Василий Молодяков - Первая мировая - война, которой могло не быть

Повторим вопрос: «Что было нужно Берлину?» — поскольку он остался без ответа.

В политическом отношении — улучшить своё положение в Европе, поскольку Бисмарк и его наследники умудрились испортить или, по крайней мере, осложнить отношения практически со всеми соседями. Для исправления такой ситуации война послужила бы наихудшим средством, что было ясно хотя бы из опыта Франкфуртского «мира».

В экономическом отношении — добиться равных с Англией, Францией и США условий для распространения своих товаров по миру и бесперебойного снабжения метрополии всем, в чём она нуждалась, включая сырьё и полезные ископаемые. Этой цели был призван служить самый масштабный проект германского империализма рубежа XIX—XX вв. — Багдадская железная дорога, ставшая, по словам В. В. Готлиба, «олицетворением стремления к проникновению на Средний Восток». «Назначение дороги, — пояснил историк, — состояло в том, чтобы, благодаря доведению её до Персидского залива, отвлечь ближневосточную, индийскую и дальневосточную торговлю от торговли с Лондоном по морю, направив её по суше — в Германию. Более того, безопасное расположение во внутренней части Малой Азии придало ей исключительное стратегическое значение в предстоящей борьбе с Великобританией».

Для завершения строительства и обеспечения функционирования дороги требовалась согласие Турции, России и Великобритании. С Турцией вопрос решился быстро. Россия по соглашению от 6(19) августа 1911 г. — подписанному в Петербурге, но известному как Потсдамское, поскольку оно оформило договорённость двух императоров, достигнутую годом раньше в Потсдаме, — обязалась не препятствовать сооружению магистрали в обмен на признание своих специальных интересов в северной Персии. В июне 1914 г. удалось договориться с Англией: за своё «непротиводействие» она потребовала отказаться от постройки последнего участка дороги, от Басры к Персидскому заливу, тем самым признав её господство на побережье. К моменту сараевского выстрела соглашение было готово, поэтому провоцировать войну с участием Лондона в такой ситуации было нелепо. Оно так и осталось неподписанным — явно не к выгоде Берлина. Эдвард Эрл, автор ценной книги о Багдадской железной дороге, сделал вывод: «Если бы соглашение состоялось десятью годами ранее, оно могло бы предотвратить отчуждение двух стран друг от друга. Если бы оно состоялось в любое другое время, кроме самого кануна великой войны, оно стало бы мощным стимулом для англо-германского сближения».

Добавлю также, что требования «равенства в колониях» нужны были Германии главным образом для получения уступок в Европе. По соглашению 1890 г. с Англией об уточнении границ колониальных владений в Африке она, в частности, отказалась от архипелага Занзибар (1900 кв. км) в обмен на остров Гельголанд (1,7 кв. км) в Северном море, который был превращен в крепость. Нацисты, требовавшие в 1930-е гг. возвращения колоний, тоже хотели воздействовать этим на Лондон и Париж ради пересмотра Версальского «мира».

Почему же Германию включают в число главных виновников мирового конфликта? Основное конкретное обвинение: она не только не удержала Австрию от войны с Сербией, но и провоцировала её, что было частью общего, далеко идущего плана. Вена не противилась, поскольку была несамостоятельна в своих решениях и находилась в «вассальной зависимости» от Берлина. Попробуем разобраться.

Марксистские историки объясняли всё предельно просто: экономически Австро-Венгрия была слабее Германии, поэтому политически зависела от неё. Объяснить таким же образом политику Берлина они не могли: экономическая экспансия требовала мира, а не войны, — поэтому в ход шли штампы вроде «тевтонского милитаризма».

Однако такая односторонняя трактовка не учитывает факторов, которые были важны тогда. Династия Габсбургов была старейшей в Европе, церемониал венского двора — самым пышным и классическим, поэтому там свысока поглядывали на Гогенцоллернов, Виндзоров и даже Романовых, а Обреновичей с Карагеоргиевичами и вовсе не считали за людей. К началу XX в. «пурпурный интернационал», как часто называли королевские дома Европы, похожие на одну большую семью, утратил монолитность, но многие монархи продолжали считать себя не только «помазанниками Божьими», но и «братьями». Вильгельм II дружил с Францем-Фердинандом, симпатизировал кузену Николаю II, уважал его отца Александра III и австрийского императора Франца-Иосифа, не любил «дядю Берти» — британского короля Эдуарда VII, которого считал инициатором «окружения» Германии и называл «интриганом». Но все они оставались родственниками, поэтому убийство эрцгерцога стало для кайзера не только потерей друга, но покушением на самое святое — на монархический принцип.