22, 23-й полки; 6-й егерский батальон, гусарский полк № 6-го, две батареи. Другая бригада была раскомандирована в начале кампании: один полк для занятия Нейссе, один в отряд Кнобельсдорфа.
На тридцать шагов интервала между орудиями для уменьшения потерь от огня. Эта прекрасная сноровка не нова, но, к сожалению, в бою часто забывается, даже когда места совершенно достаточно, чтобы ее применить.
Дивизия, или, правильнее, бригада Прондзинского была назначена для наблюдения за Иозефштадтом и, следовательно, для обеспечения тыла армии от вылазки со стороны гарнизона этой крепости; но Прондзинский пошел на выстрелы вперед, взяв на себя ответственность за последствия. Когда начальники одушевлены подобной решимостью рисковать собой для общего дела, армия может испытать неудачу только при особенно несчастных случайностях.
Только драгунский № 2-го полк (дивизии Манштейна III корпуса), пристроившийся к 1-й гвардейской дивизии, атаковал хвост бригады Сафрана, к юго-востоку от Масловеда, но был отражен.
Считая от Масловеда.
Саженях в 460 севернее Неделисте.
В мнении Бенедека центр, т.е. деревня Липа, до конца боя сохранил, как кажется, преобладающее значение.
Вообще этот резерв наступал весьма нерешительно: на нем вполне обнаружилось подчинение прусских артиллеристов предрассудку о важности потери орудий.
Этот авангард должен был оставить один батальон у Масловеда, так как ко времени его прохождения через эту деревню некоторые дома ее оказались занятыми австрийцами, которые враздробь возвращались от Бенатека и из масловедского леса.
Бригада Ганенфельда у Бризы и Кладова.
Принимая в расчет национальный характер.
Монтекукули говаривал, что на войне нужны три вещи: деньги, деньги и деньги… С ним нельзя не согласиться, предполагая, конечно, нравственные и умственные данные войск и начальников удовлетворяющими требованиям боя и войны.
На Дунае, верстах в 20 выше Вены.
В Италии.
См. план театра войны.
Верстах в 7 севернее Крезмира.
4-й и 44-й полки, 4-фунтовая батарея.
44-й полк в первой линии в ротных колоннах, 4-й — во второй.
Этот факт получен часа через три после дела, когда забранные орудия прибыли в Просниц, от командира батареи, сделавшейся жертвой суетливости начальника прикрытия. Трудно выразить отчаяние и сдержанное бешенство этого бедного батарейного командира, поплатившегося за чужую вину. Штаб генерала Штейнмеца сидел за обедом в то время, когда его ввели: вошел, остановился у дверей; холодный поклон, стиснутые зубы, слезы на глазах. Чувствовалось инстинктивно, что это несчастие, достойное уважения. «Гг. артиллеристы, — сказал генерал Штейнмец, — пригласите вашего австрийского товарища разделить наш обед». Те окружили его, усадили, завели разговор о том, как хорошо австрийская артиллерия стреляет, вспомнили о градлицской канонаде: оказалось, что взятый батареец в ней участвовал. Стали расспрашивать, какую высоту прицела нужно было брать, чтобы стрелять на столь огромное расстояние. Но все напрасно: австриец то и дело возвращался к тому, что не послушайся он командира прикрытия, его бы не взяли так легко: «а то я скомандовал стрелять — наскочил: “не стрелять! не стрелять! это наши!” Я должен был повиноваться, и вот…» Пруссаки замолкали при этих жалобах и относились к ним с такой деликатностью, какую дай Бог всегда встречать в победителе.
Еще не успели пообедать, как австриец встал, сказав, что он не смеет долее задерживать начальника конвоя; но его усадили, попросили не беспокоиться, ибо и начальник конвоя тут, и ему, мол, нужно пообедать. Правда, это частный случай; но он, кажется, рисует достаточно дух общества австрийских артиллеристов. Не знаем, какой репутацией этот офицер пользуется у себя дома, но смело могу сказать, что трудно было вести себя достойнее в беде, нисколько не рисуясь. И потому мы, не обинуясь, позволяем себе назвать его здесь по фамилии: это был капитан Креммер. Сомневаемся, чтобы дошел до него наш рассказ; но если дойдет, пусть он послужит ему хотя слабым удовлетворением на несчастье, которому всякая артиллерийская часть может подвергнуться тем легче, чем честнее она исполняет свой долг.
Читать дальше