Юрий Тынянов - Поэтика

Рупором Виктору Шкловскому послужили его голые человеческие ладони, потому что другого материала не оказалось под руками. Как когда-то Карамзин, он сложил свои вещи и написал "Сентиментальное путешествие". Его голос услышали. Как аптечная смесь, явилось остроумие. Шкловский - блестящий и очень традиционный остроумец. Петр Андреевич Вяземский читал бы его не без удовольствия. Смесь, нужная для того, чтобы глотать пилюли, мстит за себя. Виктору Шкловскому - остроумцу не жаль вещей: ему важно ощутить себя в вещи, свое отношение ему дороже. Это и называется сентиментализмом, и все настоящие сентименталисты были остроумцами.

Молодежь смотрит ему в глаза и ждет неожиданностей. Соблазн у него большой. Если бы Виктор Шкловский был только остроумным писателем, его, может быть, любили бы больше, но он не был бы новым писателем. В остроумии есть тонкость, которая очень быстро оказывается ненужной, методы остроумия однообразны. У Шкловского есть уже грозные эпигоны-фельетонисты, живые его цитаты. Есть у него уже и Шаликовы - "землянички". По Шкловский работает на близком материале - что лежит у него под руками, то поступает к нему в работу. Поэтому он сомневается, когда не знает, что ему делать с незнакомой вещью, и в этом его сила. Остроумцы скользят по факту и скоро его забывают, у него память большая. "Техника писательского ремесла", небольшая книжка, не вызвавшая особого шума, написана спокойно. Я думаю, что сентименталист и остроумец медленно и верно уходит из его комнаты. Остается человек спокойный и тревожный еще, может быть, грустный, а может быть и негрустный, много видевший. В последней книге - "Гамбургский счет" - в остроумии уже совсем другое,- оно обратилось в сближение далеких понятий,- и это сближение остается, а остроумие уходит" (АК; последняя фраза зачеркнута).

Итогом многолетней параллельной работы должен был стать совместный широко задуманный труд. Усиленные занятия Тынянова теорией в конце 20-х годов мыслились им как преддверие к большому систематическому труду по истории русской литературы. Он писал Шкловскому в начале 1928 г.: "Созрели для своей "истории литературы", которую напишем и которая мало будет похожа на Овсянико-Куликовского и Грузинского"; весною того же года: "Очень рад, что ты взялся за старую литературу. Надо будет написать обо всем XVIII-XIX веке. Я могу взять часть о поэзии", В следующем письме замысел совместной истории литературы приобретает конкретность: "Письмо твое (последнее) полная программа истории литературы. Сводить искусственно не будем, но будем следить за прослойками, за самой работой ("черновики", "журналы", материалы и т. д.), а не только за результатом, и ущупаем". И там же: "Рад, что ты мозгуешь историю литературы. Не нужно доставлять никому радости своим отсутствием, нерасчетливо". Осенью 1928 г. Тынянов пишет: "Будем изучать и писать два года, не торопясь, каждый день. Нужно организовать учеников и платить им за работу, только самостоятельных статей от них не нужно. Приезжай, золото, посоветуемся". 15 ноября 1928 г. Шкловский писал Тынянову, уехавшему лечиться в Берлин: "Очень думаю об истории литературы. В 18-м веке, а также в 30-х годах кое-что начинаю понимать". В эти же дни Тынянов писал ему: "Над чем будешь теперь работать? Я думаю об истории литературы. Хочу поговорить с Романом Якобсоном о ней". Вернувшись в конце января 1929 г. в Ленинград, Тынянов писал Шкловскому: "Считаю твою книгу о Комарове началом истории литературы [...] Условимся: журналов не читать [в письме речь шла о "ругательных статьях"], сидеть и работать над историей литературы". Р. О. Якобсон писал Шкловскому 20 января 1929 г.: "Юрий обещал мне очень интересную статью - итоги формального изучения истории русской литературы. Это, так сказать, предварительная схема той коллективной истории русской литературы, которую вы проектируете" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 795). Еще в ноябре 1928 г. Шкловский писал Эйхенбауму о только что вышедшей его книге "Лев Толстой. Кн. I. 50-е годы" (Л., 1928) : "Эта книга - в скрытом виде - история русской литературы, глава из нее" (В. Шкловский. Поденщина. Л., 1930, стр. 218).

Весной 1929 г. этот замысел приближался к организационно-издательской стадии: "Вчера беседовали со мной в ГИЗе о затеваемой нами истории литературы, - писал Тынянов Шкловскому 9 апреля, - очень заинтересованы и не хотят выпускать из рук. Сватали кой с кем, а я уклонялся и возражал, что невесты какие, очень быстро прогорают, и что они, пожалуй, станут халтурить, и что знания фактов у них нет, а мы хотим сделать серьезное дело. Просили частным порядком представить научный план всего издания и организационный план. Приеду к тебе, вместе выработаем и пошлем Боре на обсуждение. Дело, по-видимому, может вполне осуществиться, если будем работать". (Сведения об этом же замысле, зафиксированные Б. Эйхенбаумом, см. в прим. к статье "О литературной эволюции".) Одно из последних упоминаний о нереализованном замысле - в шуточном стихотворном послании Тынянова к Шкловскому от 29 ноября 1929 г.: