Абрам Вулис: Литературные зеркала

Слова Маркса о свободной печати как о зеркале, в котором народ видит самого себя,- закономерная и безусловная кульминация (а то и развязка) любых логических выкладок по проблемам публицистической истины и искренности. Ибо самые изощренные аллегории да иносказания, содержащие в своей конструкции зеркало, провозглашают одну-единственную мысль, простую, как дважды два - четыре: публицистика существует ради правды, публицистика нужна, чтоб докапываться до правды, сколь бы горькой, сложной, запутанной эта правда ни была.

Возведение некоего тезиса в ранг кульминации - культовый акт, граничащий с закладкой монумента или подготовкой пьедестала. А публицистика - хотя и зеркало, но не стационарное, статичное, застывшее в золоченой раме своей важности, а живое, струящееся, то забывающее о своей исповедальной сути, то вспоминающее ее со страстной силой, когда в ход идут самые осязаемые оптические аргументы, вплоть до сказочных пушкинских дотелевизионных телевидений. Или до кантовских антитез, или до гротесковых, чуть ли не щедринских асимметрий...

Современная публицистика активно фиксирует диссонансы и дисбалансы в осуществлении социальной справедливости, результатом коих становится деформация системы "преступление - наказание". Преступниками вдруг оказываются те, кому по роду занятий надлежит наказывать. И они наказывают невиновных. Отстаивая свою свободу, или правоту, или даже жизнь, невиновные становятся обвинителями. Недавние обвинители садятся на скамью подсудимых. И так далее, и тому подобное. По ходу публицистического анализа меняется квалификация самого понятия "преступление", о чем ярко свидетельствует очерковая повесть Ю. Аракчеева "Пирамида", раскрывающая непридуманные абсурды юриспруденции (такого заскорузлого идиотизма и оголтелого, хамского надругательства над истиной, законом, человечностью - не придумаешь; все это гиперболично до крайнего гротеска). Пародия на правосудие- тема первой части - продолжается во второй части пародией на прессу, с этой двойной бухгалтерией застойного периода, когда говорить правду о неправде дозволялось только мысленно, зато неправда печатного слова, теоретически отвергаемая, была на практике в чести - ив чести была только она.

Слово "пародия", фигурирующее здесь как бы в переносном, метафорическом значении, на самом-то деле напрямую характеризует изобразительный принцип "Пирамиды": чередование узнавания ("до чего похоже показывает парень механику судопроизводства!") - и остранения ("только можно ли считать судопроизводством эту вакханалию нелепиц, выдумок, фальсификаций!").

И, конечно же, симметричная композиция повести "подпирает", поддерживает ее пародийную ориентацию: реальным уголовным ужасам первой половины зеркально соответствуют "идеологические" страсти второй. В смысле: каков поп, таков и приход - или, вернее, наоборот: каков приход, таков и поп.

Грех, великий грех эстетствовать, когда народ страдает, постигая двойственность своей былой жизни: строили одно, построили другое, видели в сатане - всевышнего, в дьявольских наваждениях - реализацию идеалов. И теперь, в дни перестройки, медленно идет выздоровление; в рассветном луче распадаются призраки, "засвечиваются" оборотни. Процесс непростой, мучительный: былые критерии отрываем от себя с кровью. Поистине шекспировская, шейлоковская операция - отрывать себя от себя.

На этом фоне литературоведческие витийства воспринимаются как кощунственная попытка совместить священнодействие с бухгалтерией. Воспринимаются, впрочем, натурами излишне реактивными. Вообще-то анализ, рассуждение, медитация - отнюдь не антиподы глубокого чувства, будь то любовь, или гнев, или страдание.

И сейчас вполне правомерно ожидать: вслед за раздорами и раздумьями наших народных депутатов начнется бурный рост аналитической литературы социального толка, в частности политического и детективного романов, которые исходно запрограммированы на симметрии: добро - зло, сыщик преступник, преступление - наказание, истина - ложь. В новых условиях эта дихотомическая конструкция наверняка будет применена к социальным, международным - и нравственным исканиям современного человека. Мы, сторонники перестройки,- и мафия, мы - и механизм торможения, мы - и сталинизм, мы - и бюрократический аппарат. Эти коллизии, эти антагонизмы, эти битвы света с тенью будут сотрясать литературу ближайших месяцев и лет вновь и вновь.

Формула "теневые стороны действительности" приобрела в нашей критике обкатанную гладкость и простоту: понятное, мол, дело, не бывает положительного без отрицательного, не бывает светил без пятен, и вообще "наряду с достижениями имеют место также отдельные недостатки". "Галочка" поставлена, полнота мира обеспечена - можно двигаться дальше к стопроцентному эстетическому покорению вселенной.