Юрий Алянский - Рассказы о русском музее

Глафира Алымова уверенно играет на арфе. Она улыбается. Она, наверное, не думает о том, что улыбка ее перешагнет века и встретится с нашими взглядами. Кажется, будто звучит старинная музыка Рамо, потрескивают свечи в серебряных подсвечниках и дамы в пышных кринолинах вступают в медленное течение танца. Алымова улыбается. И руки ее, едва прикасаясь к струнам, замерли в своем неторопливом взлете.

И только Давыдова и Ржевская — не в театральных, не в концертных, а в простых институтских платьях из грубого камлота. Девушки — тоже на сцене. Но они не разыгрывают пасторали и не поют. Одна из них вышла вперед, и, обращаясь к вам, начинает рассказ…

4 августа 1764 года сто один артиллерийский залп оповестил жителей Петербурга, что в Смольном монастыре открылось учебно-воспитательное заведение для девушек.

Сначала в Смольный институт благородных девиц — так стали называть новое учебное заведение — решили принимать лишь дочерей богатых дворянских фамилий. Но вскоре положение изменилось. Жесткие условия, придуманные Екатериной для воспитания девушек — строгая изоляция, обязательность двенадцатилетней непрерывной разлуки детей с родными, — расхолаживали богатых родителей. Зато неимущих семей, мечтавших отдать девочек в новое училище, оказалось много. Для них благотворительный характер заведения выглядел особенно заманчивым. Вскоре пятьдесят девочек в возрасте от четырех до шести лет были зачислены в Смольный институт. Малыши распрощались с родными: Екатерина готовила себе просвещенных фрейлин, которые, прежде чем научиться чему-нибудь, должны были позабыть все — родителей, отчий дом, прошлую жизнь.

А учиться предстояло многому. Девочки изучали в Смольном «правила воспитания, благонравия, обхождения и чистоты, российский и четыре иностранных языка, рисование, арифметику, танцевание, а также надлежащие особливо женскому полу упражнения и рукоделия». Затем прибавились история, география, физика, архитектура, токарное ремесло и «приучение к домостроительству». Девушки, оканчивавшие курс этих наук и ремесел, становились, несомненно, самыми образованными людьми среди современниц.

В Смольном нередко происходили «собрания» с именитыми гостями, желавшими взглянуть, как воспитываются в России будущие первые дамы страны. Собрания эти устраивались для «большей привычки к честному обхождению, то есть чтобы придать девицам надлежащую и приличную смелость в поведениях». Во время «собраний» давались концерты и спектакли. Они особенно шумели в Петербурге зимой 1772/73 года. Любительские спектакли смолянок привлекали всю столицу.

Среди приглашенных оказался и Левицкий, недавно удостоенный звания академика за портрет Александра Филипповича Кокоринова, видного русского архитектора, одного из первых деятелей петербургской Академии художеств. (Портрет Кокоринова вместе со смолянками находится в зале Русского музея, посвященном творчеству Левицкого.)

Художник видел смолянок и прежде — в Эрмитаже, куда девушки приезжали по Неве на шлюпках; смолянки судили о картинах с несомненным пониманием искусства. Художник встречал их и в Летнем саду, во время прогулки, когда девушки, охотно отвечая на вопросы гуляющих дам и господ, толковали об установленной в саду скульптуре, о мифологии. Теперь, на спектаклях и концертах, Левицкий увидел сценические таланты своих будущих героинь и, несомненно, восхитился ими.

И вот смолянки замерли на полотне. Левицкий мог, как поступали иные из его предшественников, ограничиться внешним сходством, передачей лиц и костюмов. Он достиг большего: показал девушек в движении и действии, глубоко им свойственных, в обстановке, для них характерной. С картин-портретов Левицкого говорит эпоха.

…В самом деле. Девушек обучали «танцеванию», занимавшему нешуточное место в придворном быте, — и незатейливые па этих танцев пережили вместе с картинами Левицкого уже два столетия. Девушек приучали к «надлежащей и приличной смелости в поведениях», и художник наделяет этими качествами свою Хрущеву, стоящую рядом с лишенной «приличной смелости» Хованской…