В. Турчин - По лабиринтам авангарда

Самым интересным явлением, сложившимся на рубеже 70— 80-х гг., явился трансавангард, декларативно обратившийся к примерам «старого» искусства.

Вот уже более 15 лет во многих странах, преимущественно в Италии, Германии, Франции, Великобритании и США, появлялись мастера, которые сознательно отказываются от поисков предшествующего авангарда и стремятся вернуться к искусству, понимая под этим всю историю искусства, прерванную, как им кажется, в своем органическом развитии в начале XX в.

Если бы кто-нибудь в 60-е гг. сказал, что через несколько лет наступит эра неофигуративного, как выражаются западные художественные критики, искусства, что фасады домов украсят колонны с капителями, начнется мода на антикварный хлам, ему бы не поверили, его бы осмеяли. Художники «повернулись к искусству». Интеллектуалы говорят о «смерти» авангардизма, обвиняя его в кризисе современной культуры, особенно заметном на фоне социальных сдвигов последних лет, или ратуют за «свое» прочтение авангардизма.

Рис. 30. В. Вазарелли. Зебра. 1933 и 1977

В условиях стилистического «разброда», который наступил в 70-е гг., легко было порвать с устоявшимися стандартами последних «измов». Плюрализм стал побеждать. Теперь панорама развития современных движений выглядит настолько пестрой, что вообще затруднена всякая дефиниция. Скажем, сборник «Направления современного искусства в мире», изданный в Париже в 1982 г., насчитывает до 110 направлений, группировок, тенденций. Большие и представительные выставки, которые почитаются определяющими в оценке искусства, будь то Биеннале в Венеции, «Документа» в Касселе, собирают, как правило, художников из 20—30 стран, причем заметно равноправие всех национальных художественных культур. Такая межнациональная общность, «пересекающая» авангардизм прошлого, получила название трансавангарда, данное итальянским критиком и историком искусства А. Бонито Олива. Для этого явления характерно увлечение прошлым; «реставрационный» период, современниками которого мы являемся, начался в середине «холодных» 70-х гг. На вопрос «где живопись?», нередко возникавший в «горячие» 60-е гг., теперь есть ответ: живопись существует как живопись. Ее новизна — в общепонятности, которой никогда не достигал, да и не хотел достигнуть авангард. Бонито Олива заговорил о «надежде на выживание», о том, что «мечты об искусстве сбываются».

Искусство желает выйти из того добровольного плена зауми, в которое загонял себя авангардизм. Но не стоит обольщаться обещаниями. Не следует думать, что трансавангард является альтернативой авангардизму, что он должен его заменить. Само противопоставление этих явлений носит искусственный характер. За пожеланиями «восстановить профессиональную традицию», слить чувственное и познавательное кроется совсем другое. «Тихая» революция манитрансавангарда, чуждая манифестов и программ, ставит большинство акцентов на восстановление иррационального, сверхчувственного, а искусственное срастание с традицией всего художественного прошлого человечества близко к тому, как эти проблемы трактовались в идеалистической эстетике XIX в., о которой вспоминают все чаще и чаще.

Представители нового движения хотят быть не только «с» традицией, но и «внутри» нее. П. Портогези, теоретик и критик, пишет: «Мы смело порвали с модернизмом» (авангардизмом. — В.Т.), который потерял активность, утратил чувство юмора, характерные для его молодости, стал догматичен. Жизненность постмодернизма — в возможности сломать преграду, искусственно отделяющую прошлое от настоящего. Мы следуем за тем, что нам завещали наши отцы; и за тем, что есть настоящего, завоеванного человечеством за все века, даже за пределами западной цивилизации». Восставая против «эволюции новизны», веерообразно проникая в прошлое, срывая замки сокровищниц духа, представители новых движений надеются обрести землю обетованную, там строить свои дворцы.

Полагая, что нынешний художественный язык «затерся» от постоянного повторения, клиширования, художники представляются стражами его обновления за счет опыта прошлого. Такой новый язык, понимаемый в духе структуралистской лингвистики, символизирует определенное понимание мира, где акценты ставятся на архетипичность, культурные «коды», археологию эстетических чувств и идей. В истории благодаря этому все прочитывается как миф, ритуал, икона. Иконология, «спиритуальные проблемы» и аллегории создают духовную материю для дальнейшего развития.