Вадим Руднев - Словарь культуры XX века

Второй пример, связанный с Достоевским и убийствами,роман "Братья Карамазовы". Строго говоря, нельзя сказать, что читателю точно известно, что Федора Павловича Карамазова убил Смердяков. Да, он признался в этом Ивану Карамазову, но ведь они оба тогда находились, мягко говоря, в измененных состояниях сознания. Как можно верить сумасшедшему свидетелю, который ссылается на сумасшедшего Смердякова, который к тому времени уже покончил с собой? Чтобы свидетельство было юридически легитимным, нужно два живых и вменяемых свидетеля. Поэтому суд и не поверил Ивану Карамазову - и правильно сделал. Но это вовсе не значит, что судебной ошибки не было и Федора Павловича убил Дмитрий.

У Конан-Дойля есть рассказ, в котором Шерлок Холмс анализирует роман Достоевского и приходит к выводу, конечно парадоксальному и шокирующему, что убийцей отца был Алеша. Доводы великого сыщика были убедительны, при том что он не мог, скорее всего, знать, что Достоевский в третьей части романа, оставшейся ненаписанной, намеревался сделать Алешу народовольцем и убийцей царя, что то же самое, что отца (ср. словосочетание царьбатюшка).

Вернемся, однако, к Э. о., испытанному читателем романа Агаты Кристи. Наиболее фундаментальной чертой, связанной с переживанием себя убийцей, была черта, которую можно выразить в следующем убеждении: "Со мной может случиться все что угодно". Конечно, прежде всего это переживание, близкое к тому, что мы испытываем в сновидении, где с нами может "случиться" действительно все что угодно. Но особенность данного Э. о. состояла не в этом.

Современный американский философ-аналитик (см. аналитическая философия) Сол Крипке написал книгу с довольно скучным названием "Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке (см. - В. Р.)". Первая и самая захватывающая глава этой книги анализирует ситуацию, при которой человек производит действие сложения 67 и 55. Крипке говорит, что ничем логически не гарантировано, что ответ будет 122, а не, скажем, 5. Нельзя логически гарантировать, что вчера этот человек под сложением понимал именно то действие, которое он применил сейчас. Вчера это могло быть совсем другое действие, результаты которого не совпадают с сегодняшними. Этот экспериментальный аналитический опыт родствен тому, который описываю я.

Ведь я мог просто забыть, "запереть" в своем бессознательном тот факт, что я убийца, и чтение романа Агаты Кристи в результате прагматического шока, подобного погружению в себя в сеансах трансперсональной психологии (см.), позволило мне вспомнить что-то из своего прошлого или из прошлого своих прежних воплощений.

Но что значит "быть убийцей"? Это прежде всего значит "не быть жертвой". Но жертва и убийца неразрывно связаны, они нужны и интересны друг другу (ср. "Три дня Кондора"). Эти два состояния находятся в одной плоскости.

Конечно, я понимаю и понимал тогда, что я не убийца, а писатель, но я понимаю также, что я писатель ХХ в., который, может быть, за эти несколько секунд проник в истину.

Лит.:

Руднев В. Исследование экстремального опыта // Художественный журнал, 1996. - No 9.

Крипке С.А Загадка контекстов мнения: //Новое в зарубежной лингвистике.- Вып. 18, 1987.

* Я *

ЯЗЫКОВАЯ ИГРА

- понятие, введенное Витгенштейном в "Философских исследованиях" (1953) и оказавшее значительное влияние на последующую философскую традицию.

В 1930-е гг., после того как Витгенштейн проработал шесть лет учителем начальной школы в деревне, его взгляды на язык существенно изменились. Исследователь его биографии и творчества считает, что стихия народного языка (недаром Витгенштейн написал и издал учебник немецкого языка для народных школ) во многом опосредовала его переход от жесткой модели языка к мягкой.

Так или иначе, но если в "Логико-философском трактате" (1921) язык представляется как проекция фактов (см. атомарный факт) и предложение всегда либо истинно, либо ложно - третьего не дано, то в 1930-е гг. происходит поворот в сторону прагматики (см.), то есть слушающего и реальной речевой ситуации. Витгенштейн теперь со свойственным ему жаром отвергает свою старую концепцию языка: язык не констатация фактов и не всегда высказывание истины и лжи.

В "Философских исследованиях" он приводит знаменитое сравнение языка с городом: "Наш язык можно рассматривать как старинный город: лабиринт маленьких улочек и площадей, старых и новых домов, домов с пристройками разных эпох; и все это окружено множеством новых районов с прямыми улицами регулярной планировки и стандартными домами". И далее: "Представить себе какойнибудь язык - значит представить некоторую форму жизни".