Делия Гусман - Тайнопись искусства (Сборник статей)

Первозданная тишина разливается по всему полотну, и, кажется, нет в мире ничего, кроме этого таинственного пространства. И Света. И душа вырывается из суеты повседневной жизни и начинает вспоминать.

Она вспоминает, что Дружба, как и Любовь, — это спокойное величие неземных сил. И они предлагают нам быть вместе. И вслед за словами Чюрлениса: «Я полечу в очень далекие миры, в края вечной красоты, солнца, сказки, в зачарованную страну… Я путешествую по далеким горизонтам взращенного в себе мира», — душа вспоминает о сказочной стране мечты, где живут лишь прекрасные люди с открытой душой и добрым сердцем. Таким же, как у самого художника, о котором говорили: «Он излучает вокруг себя свет».

«Дружба» — это размышление о стремлении людей к счастью, к братству, к красоте — тихой, таинственной, сказочной. Она необходима нам. Как солнце, как воздух, как радость. Ею мы объединяемся, молимся, побеждаем. Она делает нас чище, светлее, добрее: «От красивых образов мы идем к красивым мыслям, от красивых мыслей — к красивой жизни» — так говорил Платон. И тогда свет отделяется от тьмы и появляется надежда, что мы удержим свой «космический домик» на плаву в океане Вселенной.

Если долго смотреть на эту картину, взгляд обязательно, скользнув мимо «виновницы», перейдет на линии стен, окна, деревьев и домов, в него заглядывающих. Что с ними случилось? Почему они вдруг отклонились от своих горизонталей и вертикалей, пришли в движение и устремились куда-то вверх, влево? Так что крестьянская изба качнулась, словно колыбель, и поплыла, влившись в чей-то неведомый танец, такой странный для привыкшего к неподвижному, статичному фону глаза…

Что это — причуда художника со смешным именем Кузьма и нелепой фамилией Петров-Водкин, ясно намекающей привыкшему к «ясности» уму, что глубины здесь не найдешь?

А потом взгляд притягивает, приковывает своей синевой прямоугольник окна… Окно на картине всегда «играло роль» — то манило за горизонт, то пугало огромностью мира и звало остаться под защитой дома, но неизменно противопоставляло, наделяло противоположными характеристиками два пространства, человеческое и планетарное. У Петрова-Водкина окно — соединяет, объединяет. Он еще мальчиком сделал удивительное «космическое открытие» — лежа как-то на спине на холме, высившемся над Волгой, увидел землю как планету. «Очертя глазами весь горизонт, воспринимая его целиком, я оказался на отрезке шара, причем шара полого, с обратной вогнутостью, — я очутился как бы в чаше, накрытой трехчетвертьшарием небесного свода. Неожиданная, совершенно новая сферичность обняла меня на этом затоновском холме. Самое головокружительное по захвату было то, что земля оказалась не горизонтальной и Волга держалась на отвесных округлостях ее массива, и я сам не лежал, а как бы висел на земной стене». Спустя годы это открытие преобразовалось в его теорию сферической перспективы.

Так вот почему линии картины устремляются вверх и влево — в самом деле, словно в чаше, словно в бережных ладонях дома и планеты оказываются мать и дитя!

Но Земля — помните? — странница. Она ни на секунду не останавливается, каждое мгновение совершая головокружительное (если начать о нем думать) движение — вокруг своей оси, вокруг Солнца, вокруг центра Галактики вместе с Солнечной системой, вместе с Галактикой вокруг еще какого-то неведомого центра… А вместе с планетой и человек, ее маленький обитатель, совершает то же головокружительное движение, участвует в общей жизни планет и звезд, жизни, где все взаимообусловлено, где ото всего ко всему протянуты невидимые связующие нити… Только человек об этом давно забыл. Ограничил свое жизненное пространство — и ограничил самого себя. Разделил целое на кусочки, присвоив себе один из них, — и утратил собственную целостность. А художнику, это ощущавшему, подобно многим на рубеже двух веков — двух эпох, важнее всего было утраченную целостность восстановить. «Быть собирателями человека на земле» — в этом Петров-Водкин видел роль, задачу людей искусства…

Вот почему простая крестьянская изба, качнувшись, точно колыбель, вовлекает ее обитателей и зрителя в свое движение, общее движение всей многообразной жизни! Чтобы вернуть человека планете, а человеку — планету…

Но хватит ли этого, чтобы «объединить воедино всю разбитую по народностям и странам красоту миропонимания», чтобы вернуть человеку целостность?