Андрей Грачёв - Горбачёв. Человек, который хотел, как лучше…

Партийная номенклатура предпочла политическое самоубийство августовского путча «дележу» власти с обществом, который он предлагал. Его формулу «мягкого Союза» отвергли национальные элиты, бросившиеся в передел «суверенитетов», природных ресурсов и военных арсеналов, решившие, что каждый выручит больше, торгуя ими на мировом рынке как «частник», чем как член союзного «колхоза». Интеллигенция, отступившаяся от него, за прошедшие годы разделилась на две неравные части: одна с облегчением вернулась в привычный статус обслуги «сильной власти», другая – разошлась по кухням, где продолжила свои пока ещё дозволенные, но уже «нетелефонные» речи.

«Шансом Горбачёва» пренебрег и Запад, получивший в итоге в партнеры хмурую и подозрительную, как в эпоху «холодной войны», Россию, угрожающую ему уже не ракетами (хотя и ими тоже), а распространением по миру грязных денег, отравленных отходов и нравов «Дикого Востока».

Романтический и грандиозный план поворота русла истории России в сторону сотрудничества с Европой и остальным миром, задуманный Горбачёвым, в сущности, воспроизводил мечтания и надежды большинства предшествовавших ему российских реформаторов. Отличался он от них «только» тем, что предполагал готовность страны и её политиков пойти за ним по эволюционному, а не революционному пути. Его расчет не оправдался.

«Горбачёв пришел слишком рано», – говорит он, как бы отстраняясь от себя, как от независимой политической фигуры. Рано для чего? Чтобы быть услышанным и понятым? Или чтобы увидеть плоды своих трудов? Но кто за него и кроме него мог бы для этого загодя посадить плодовые деревья? Впрочем, он и сам это понимает и не ждет ни пожизненного признания, ни исторической «реабилитации». Он считает, что «все равно когда-то, что-то должно было начинаться». Про себя говорит: «Надо было крест нести. Даже когда уже было невмоготу…» Никто не может упрекнуть его в том, что он не попытался использовать свой шанс для того, чтобы «что-то началось».

…По случаю 60-летия, которое он отмечал, ещё будучи Президентом СССР, его сотрудники в поздравительном послании процитировали слова Авраама Линкольна: «Я делаю все, что в моих силах – абсолютно все, и намерен так действовать до конца. Если конец будет благополучным, то все выпады против меня не будут иметь никакого значения. Если меня ждет поражение, то даже десять ангелов, поклявшись, что я был прав, ничего не изменят». Но Михаил Сергеевич не был бы тем Горбачёвым, которого он часто всуе поминает, если бы ждал заступничества от ангелов.

Спустя пятнадцать лет после своего избрания генсеком ЦК КПСС, «постоянно неугомонный» Михаил Горбачёв вновь стал партийным лидером – председателем Российской объединенной социал-демократической партии. И хотя на этот раз его избрание происходило не в мраморном склепе на территории Кремля, а в скромном здании учебного центра подмосковного совхоза, бывший Президент СССР не подает признаков уныния. «Люди уже начинают лучше понимать, что к чему. Так что на следующих выборах одними деньгами всего не решить», – говорит этот «неисправимый оптимист».

Нет, недаром «политзек» А.Синявский угадал в ещё недавнем правителе второй мировой сверхдержавы родственную душу диссидента. Да и сам Горбачёв, критикуя уже новую кремлевскую власть, говорит, что вдохновляется примером другого диссидента – второго из двух российских лауреатов Нобелевской премии мира – Андрея Сахарова. После падения «железного занавеса» в нескольких странах бывшие диссиденты стали президентами. В России произошло наоборот. Горбачёва это не смущает: он считает, что и раньше был диссидентом, даже когда занимал официальные должности. А для того чтобы «быть Горбачёвым», должность не нужна. Достаточно просто «делать свое дело».

А дело для себя он выбрал нешуточное: изменить Россию и примирить её с миром. И здесь явно недостаточно одного человека и одной жизни. Как и положено реформатору – человеку, меняющему мир и заставляющему меняться людей, «Великий Горби», особенно после смерти Раисы Максимовны, обречен на одиночество. Что ж, в конце концов, это – привычное состояние бегуна на длинную дистанцию.

…Заканчивая одну из бесед с Михаилом Сергеевичем, я не удержался и задал давно занимавший меня вопрос: «Ну а вашим врагам, противникам, тем, кто изменил и помешал довести до конца задуманное, вы прощаете?»

Он улыбнулся: «Прощать, вообще-то, положено Богу. Но и я ведь уже почти… – он сделал паузу и закончил, – почти Там». И поднял глаза то ли к потолку, то ли к небу…