Ясунари Кавабата: Мэйдзин

– Стоит мне задуматься, как я теряю опущение времени, – сказал Седьмой дан, чья очередь была ходить, – Уф, даже жарко стало, простите.

С этими словами он снял накидку “хаори”. Его примеру последовал и Мэйдзин. Он двумя руками отогнул назад воротник кимоно и высвободил шею. В этом его жесте было что-то комическое.

– Жарко, жарко... Снова я тяну время. Какая жалость! Я чувствую, что сделаю плохой ход, испорчу всё дело, – приговаривал Седьмой дан, словно стараясь удержать себя от неверного хода. Продумав один час сорок минут, в 3.43 пополудни он, наконец, записал 121 ход чёрных.

За три игровых дня после возобновления партии в Ито противники сделали 21 ход, но расход времени у чёрных составил 11 часов 48 минут, тогда как белые потратили всего 1 час 37 минут. Будь это обычная игра, Отакэ Седьмой дан исчерпал бы весь лимит времени за какой-нибудь десяток ходов.

Такая огромная разница в затратах времени наводила на мысль о большой психологической и физиологической разнице между Седьмым даном и Мэйдзином. А ведь Мэйдзин тоже имел славу утончённого игрока, не жалеющего времени.

Каждую ночь задувал западный ветер, тем не менее утром 1 декабря, очередного игрового дня, погода стояла такая ясная, что казалось, будто воздух струится.

Накануне днем Мэйдзин играл в японские шахматы сёги, затем вышел в город и немного поиграл на бильярде. Вечером был мадзян с партнёрами Ивамото, Симамурой, секретарем Ассоциации Яватой и другими.

В игровой день утром Мэйдзин встал ещё до восьми и вышел во дворик. Там летала красная стрекоза.

Комната Отакэ Седьмого дана находилась на втором этаже. Под его окнами рос клен, крона которого почти наполовину оставалась зелёной. Отакэ встал в полвосьмого. Он снова пожаловался на боли в желудке и сказал, что они его доконают. На столе у него стоял добрый десяток флакончиков с разными лекарствами.

Старый Мэйдзин кое-как оправился от простуды, зато начались нелады со здоровьем у молодого Седьмого дана. Отакэ был куда более нервным, чем Мэйдзин, хотя внешне могло показаться совсем наоборот. Покинув игровую комнату, Мэйдзин старался не вспоминать о партии, он с головой погружался в другие игры и в своей комнате даже не прикасался к камням для Го. Седьмой дан все дни отдыха проводил за доской и, по-видимому, не ленился изучать отложенную партию. Дело было не только в разнице возрастов, сказывалось в этом, должно быть, и различие характеров.

– Вы слышали – прилетел “Кондор”? – сказал Мэйдзин, войдя утром 1 декабря в комнату Оргкомитета. – Прибыл вчера вечером в 22.30. Скорость у этого самолета огромная...

На полупрозрачную бумажную перегородку “сёдзи” падали утренние лучи.

Но перед началом доигрывания случилось досадное происшествие.

Секретарь Явата показал участникам конверт с записанным при откладывании ходом, вскрыл его и, подойдя к доске, принялся искать на диаграмме записанный 121 ход чёрных. И вдруг оказалось, что найти этот ход он не может.

Во время записи хода при откладывании игрок не показывает его никому: ни противнику, ни судьям. Он сам наносит ход на бланк диаграммы и вкладывает его в конверт. При предыдущем доигрывании Отакэ Седьмой дан вышел в коридор и записал свой ход там. К конверту приложили свои печати оба противника. Сам конверт вложили в другой, большего размера, затем наружный конверт был опечатан секретарем Яватой. До утра очередного дня доигрывания конверт хранился в сейфе гостиницы. Важно то, что ни Мэйдзин, ни Явата не знали, какой ход записал Седьмой дан. Однако, все, кроме самих участников, гадали, куда был сделан этот ход и в общих чертах предполагали, на каком участке доски он будет сделан. И оттого мы, наблюдатели, с большим волнением ожидали 121 ход чёрных – ведь он должен был стать кульминационным.

На диаграмме записанного хода не могло не быть, и Явата лихорадочно её просматривал, однако все никак не ног найти. Наконец ход отыскался.

– А-а... – пронесся ропот удивления. Чёрный камень стоял на доске, но я со своего места никак не мог разглядеть, где именно. Когда же, наконец, увидел, то смысл этого хода всё равно остался мне непонятен. Потому что этот ход был сделан на верхней стороне доски далеко от основного поля сражения, где борьба находилась в самом разгаре.

Даже мне, любителю средней силы, было ясно, что этот ход сильно похож на ко-угрозу и у меня вдруг защемило в груди от дурного предчувствия. Неужели Отакэ Седьмой дан решился использовать процедуру откладывания как средство борьбы? Ведь это было бы слишком низко, даже подло.