Анри Перрюшо - Эдуард Мане

Из перечисленных портретов первый хранится в Метрополитен-музее Нью-Йорка, второй – в Риксмузеуме Амстердама; третий – в Новой Глиптотеке Карлсберга в Копенгагене.

В декабре 1879 года это полотно выставлялось в Нью-Йорке, затем, в январе 1880-го – в Бостоне. Несмотря на большую рекламу в прессе, результаты оказались ничтожными. «Известную картину неизвестного живописца Эдуарда Мане» удосуживалось поглядеть за день не более двадцати человек. В финансовом отношении операция была просто «катастрофической».

Портрет Антонена Пруста находится в музее Толедо (США), «У папаши Латюиля» – в музее Турне.

Мадам Золя завещала свой выполненный в технике пастели портрет Лувру.

Преклонявшийся перед портретами Мане Мур остался не слишком доволен собственным изображением. «Он явился и стал требовать, чтобы я изменил то, подправил это, – рассказывал Мане. – Ничего я там переделывать не буду. Разве я виноват, что у Мура лицо цвета яичного желтка, а черты не отличаются правильностью? Нынче – и это просто бич времени – в наших физиономиях всегда норовят выявить симметрию. В природе нет симметрии. Никогда один глаз не будет походить на другой: они разные. У всех нос поставлен так или иначе криво, рот тоже всегда неправильных очертаний. Но попробуйте заставить понять это знатоков геометрии!»

Нововведению этому был предначертан неминуемый успех. «La Vie moderne» так его объясняла: «Сколько раз любители живописи признавались нам, что охотно посетили бы мастерскую того или иного художника, если бы их не смущала необходимость рекомендоваться покупателями или приходить туда с кем-то из общих знакомых. И вот теперь наша выставка как раз и станет таким ателье художника, на время переместившимся на Бульвар, расположившимся в зале, доступном каждому, куда любители смогут прийти в любое время, не испытывая при этом ровно никакой неловкости или опасений быть назойливыми».

«Связку спаржи» Мане продал Шарлю Эфрусси, редактору «Gazette des Beaux-Arts». Он попросил за холст 800 франков. Эфрусси заплатил 1000. Жест этот растрогал Мане. Он написал еще росток спаржи и отправил его Эфрусси; «В вашем пучке его недоставало». (Этот «Росток спаржи» в 1959 году вошел в собрание Лувра.)

Philippine – игра в фанты; amandes philippines – двойные зернышки миндаля. Мане намекает на распространенную во Франции игру: когда в расколотом миндале попадаются двойные зернышки, их съедают двое – он и она, загадав желание; у того, кто на следующее утро скажет первым: «Philippine!» – оно исполнится (прим, перев.).

По словам Эдмона Базена.

Портрет Рошфора находится сейчас в музее Гамбурга.

По словам Теодора Дюре.

По словам Табарана.

Речь идет о будущем драматурге.

Tabarant, указ. соч.

«Осень» находится в музее Нанси (по завещанию Мери Лоран).

Рассказано Прэнсом. Его воспоминания, собранные сыном, представляют собой один из лучших документов, связанных с концом жизни Мане. Когда после похорон художника мадам Мане спросила, какое полотно хотелось бы ему взять на память о покойном, Прэнс – в этом проявился весь его характер – ни секунды не колебался: он выбрал искромсанную «Амазонку», к которой мадам Мане великодушно добавила один из двух других эскизов.

О докторе Гаше см. «Жизнь Сезанна» и «Жизнь Ван-Гога», где он играет заметную роль.

В 1879 году, то есть еще при жизни Мане санкт-петербургский «Вестник Европы» опубликовал в русском переводе статью Золя, где говорилось: «По моему мнению, импрессионисты – это пионеры. Было время, когда они возлагали большие надежды на Мане, но Мане исчерпал себя поспешностью в работе; он довольствуется приблизительным и не изучает природу с той страстью, какая свойственна подлинным творцам. Все эти художники слишком легко успокаиваются на достигнутом. Они напрасно пренебрегают основательностью долго и тщательно продумываемых произведений; вот почему можно опасаться, что им суждено всего-навсего указать дорогу некоему великому художнику будущего, появления которого ожидает весь мир». Эта статья – отрывки из нее были перепечатаны во французской прессе – очень огорчила Мане. Сконфуженный Золя уверял, что ее извратили в процессе перевода. Живописец предпочел обойтись без дополнительных объяснений – он опасался обнаружить слишком неприятную истину.