Борис Носик - Швейцер

Швейцер спокойно ждал смерти. Думал ли он при этом о бессмертии? Как знать. Его кумир Гёте говорил Эккерману:

«Человек должен верить в бессмертие. У него есть права на эту веру. Это соответствует его натуре... Для меня вечное существование души подтверждается моей идеей труда. Если я работаю непрерывно, до смерти, природа вынуждена дать мне другую форму существования, когда нынешняя не сможет больше поддерживать мой дух».

Швейцер не знал, когда подойдет его время. Он еще говорил приятельнице, что в 1968 году придется, наверное, пересадить деревья. Он по-прежнему работал, был спокоен и полон сил.

За эти последние годы он проводил в последний путь многих самых верных своих друзей и помощников – Эмму, Елену, плотника Монензали...

В 1963 году в Ламбарене хоронили Сусанну Авово, «мать Сусанну», которая долгие годы была здесь санитаркой и акушеркой. Как всегда, скрытый за пальмами, пел хор лепрозория. Как всегда, говорил пастор на маленьком кладбище, где надписи на крестах воскрешали память о тружениках Ламбарене:

« Боука , фельдшер, оказывавший столь ценную помощь при операциях. Теперь его имя присвоено зданию операционной».

« М . Бурру . 8.I.60. Он ежедневно переплывал реку, чтобы привезти в Ламбарене почту. Для многих он был доверенным лицом».

« Макайя . Умер в 1963-м. С 1933 года он был верным, опытным поваром. И всюду была по нему большая печаль».

« Монензали , незабвенный работник, с которым Доктор начал строить новую больницу».

Одни из его помощников уже ушли. Другие были еще живы и помнили старые времена. Старый Джозеф, длинный, иссохший старик, жил при больнице. Он подходил к посетителям и предлагал им сфотографироваться вместе. «Я самый старый помощник Доктора, – говорил он. – Я так же стар, как сам Доктор».

А в больнице еще работал Молодой Джозеф. Он проработал здесь больше четверти века, и молод он был только в сравнении со Старым Джозефом. Он занимался микроскопическими исследованиями и, по сообщению Фр. Фрэнка, «знал о яйцах тропических паразитов больше, чем многие ученые доктора». Молодой Джозеф занимался в больнице также дистиллировкой воды, овладел техникой стерилизации, был акушером. А когда в Ламбарене появился дантист, Молодой Джозеф стал таким прилежным его помощником, что через несколько месяцев ему уже можно было доверять неотложные зубоврачебные операции. Благодарный дантист вставил Джозефу передние зубы, и он, по словам Фрэнка, «сразу приобрел здесь положение человека, который неожиданно вступил во владение загородной виллой и новой моделью „кадиллака“.

«Если Старый Джозеф олицетворяет больницу периода первой мировой войны, а Молодой Джозеф – больницу межвоенного периода, – пишет Фрэнк, – то Жан-Клод – это, вероятно, воплощение новой Африки». Фрэнк с огромной симпатией описывает этого молодого габонца, одного из многих темнокожих помощников доктора. Жан-Клоду около двадцати трех, он стройный, с довольно светлой кожей, с умным, нервным, почти женственным лицом; и может, именно этот элемент женственности делает его таким прекрасным утолителем чужих страданий. Жан-Клод живет с молодой женой в хижине за больницей. Хижина эта до крайности примитивна, с земляным полом. Но юная пара с гордостью демонстрирует свое аккуратное жилье. В поведении молодых исключительная вежливость и достоинство. Жан-Клод пришел из далекой деревушки, где прослышал о существовании Ламбарене. Фрэнк пишет, что «Жан-Клод слишком умен, чтоб быть слишком популярным среди врачей и пациентов. В Африке все еще много белых, которые предпочитают, чтобы негр был чуть-чуть глуповат, тих и послушен. У Жан-Клода ничего этого нет, и в наши дни это не является исключительным... Он испытывает истинное уважение не только к медицинским знаниям, но также, даже в большей степени, к человеческим достоинствам. Однако таким, как он, все еще приходится уступать тем, кто горластей».

Среди сотрудников Швейцера бывали и последние, из тех, кому тяжко давался упорный больничный труд. Упоминая о трудностях, которые пришлось ему испытать при получении визы в Ламбарене, Геральд Геттинг рассказывает, что «Швейцер не без основания уволил» одного сотрудника-африканца, а тот «пытался в этой антикоммунистической атмосфере представить дело так, будто мой (то есть Геттинга) приезд к доктору связан с предвыборной борьбой против президента Мба».

Эпизод этот довольно характерен для атмосферы политических страстей, захвативших и Габон. Хотя здесь все еще было недостаточно своих врачей, каменщиков и строителей, здесь было уже в достатке молодых и пылких политиков. Два из них, противники коалиционной партии Мба, явились однажды в больницу и созвали всех на митинг. Они говорили о том, что доктор получил концессию от колониалистов, а колониалисты изгнаны, так что пусть он отправляется домой, в Европу. Толпа ответила: «Нон! (Нет!)» Политики уехали, и все на время затихло хотя бы потому, что заменить белых в школе или в больнице было некому: ни один врач-африканец пока не изъявил желания поступить в больницу Швейцера. Во время выборов 1963 года Швейцер снова стал для борющихся партий символом и жупелом. «Доктор из джунглей, убирайся домой!» – кричали самые радикальные из политиков. Партия президента Мба, напротив, выпустила красивую марку с портретом Швейцера и наградила его высшей наградой – Звездой Габона. Конечно, африканцев, которые сознательно хотели бы лишиться врача, было подавляющее меньшинство, однако в угаре политической кампании требования радикалов могли восторжествовать. К счастью, в богатой парадоксами долгой жизни доктора Швейцера не стал реальностью этот последний парадокс. Швейцер говорил одному из своих посетителей: