Альбер Камю - Записные книжки. Март 1951 – декабрь 1959

Предисловие к И. и Л.

«...именно тогда я и полюбил искусство, причем с такой неистовой страстью, что с возрастом она не только не ослабла, но сделалась воистину всеобъемлющей... К прочим моим оковам эта болезнь прибавила новые, едва ли не самые тяжкие, однако она же в конце концов взрастила в моем сердце ту свободу, ту легкую отстраненность от людских забот и интересов, благодаря которой я не ведал ни горечи, ни злобы. Привилегия (а она таковой и является) просто королевская – я это понял с тех самых пор, как перебрался в Париж. И так уж вышло, что я пользовался ею беспрепятственно: как писатель начинал с восторженного изумления, что в определенном смысле сродни раю земному; как человек никогда не увлекался „борьбой“ с кем-либо. Меня влекло неизменно к лучшим или более значительным людям, чем я сам».

Творец. Разбогател на своих книгах. Но они ему не нравятся, тогда он принимается за великое произведение. Работает только над ним, без конца переделывает. И вот постепенно в дом заползает нужда, а за ней полная нищета. Все приходит в упадок, а он себе живет в состоянии какого-то жуткого счастья. Дети постоянно болеют. Приходится сдать квартиру внаем и самим ютиться в одной комнате. Он все пишет. Жена становится неврастеничкой. Проходит год за годом, запустение полнейшее, но он продолжает работу. Дети сбегают из дому. Жена умирает в больнице, а он в этот самый день ставит последнюю точку, и человек, сообщивший ему горестное известие, слышит в ответ одно лишь слово: «Наконец-то!»

Роман. «Мало кто назвал бы его смерть геройской. В двухместную камеру затолкали двенадцать человек. От страшной духоты он упал в обморок. Остальные изо всех сил тянулись к окну и даже не заметили, как он умер, прижатый к липкой стене».

Естественность не дается от рождения: это достоинство приобретенное.

Ответ на вопрос, какие у меня самые любимые десять слов: «Мир, боль, земля, мать, люди, пустыня, честь, нищета, лето, море».

Человек образца 1950 г.: блудил и читал газеты.

Постоянно такое чувство, словно я в открытом море: неизъяснимое счастье с привкусом опасности.

Ж., или притворщик: веруя лишь в то, что не от мира сего, делает вид, что живет одними земными интересами. Играет, но играет нарочито. В результате ни у кого в мыслях нет, что он только играет. Двойное притворство, даже тройное: он не смог бы начисто лишить себя всех плотских наслаждений или сознания собственной власти.

Приятие того, что есть: разве это признак силы? Нет, здесь скорее рабство. Другое дело приятие того, что уже совершилось. В настоящем – бороться.

Правда не добродетель, но страсть. Отсюда – никогда ей не быть милосердной.

Языковые тики у М....: – И все такое – В общем и целом – Хоть отбавляй... – Ну, в общем, вы знаете... – Я не нашла в ней ничего особенного – Она не доверяет ни одной живой душе, ну как так можно – Да что тут говорить! Пока не увидишь, не поверишь – Уникально – Когда она только ложилась на операцию... – Рассыпанные приборы (разрозненные) – Я, говорит, просто так сказала, ладно, думаю, ты у меня еще попляшешь – А еще, помнишь, у нее такой был потрясный... – И ля-ля-ля – Так что вот... – Хватит выпендриваться-то! (обращаясь к мужу, который собрался куда-то идти без свитера).

То же. Аугуста. Солдат, ее фронтовой крестник, так выражает ей свою признательность: «Г-жа Пельрен, вы для меня были не просто матерью, а хуже». Ее рассказ о бомбардировке в Нанте. В этот момент она шла по улице с подругой; они вдвоем забились в какой-то подъезд. «На мне лиса была и новый костюм. Когда все кончилось, я осталась в одной комбинации». Подруга исчезает под обломками. «Я ее за волосы вытягивала. Еще бы чуть-чуть и...» «А благоверный мой, видно, настолько был от меня без ума, что даже не побеспокоился, выбралась я оттуда или меня завалило... Причем накануне мне выписывали удостоверение личности. Там графа есть – „особые приметы“, я прочерк поставила. А на другой день уже такая рожа...»

Именно из-за жестокостей со стороны адмирала Колчака в русской компартии чекисты возобладали над приверженцами более гуманных методов.

1920 г. Отмена смертной казни. В ночь перед вступлением декрета в силу чекисты расстреливают заключенных. Впрочем, через несколько месяцев смертная казнь вводится вновь. Горький: «Когда же прекратятся у нас убийства и кровопролития?»

Следует вкладывать свои принципы во что-то великое. В малом достаточно просто милосердия.