Т Бегельдинов - 'Илы' атакуют

И вот "ильюшин" уже в воздухе. Непрерывно держу связь с землей, докладываю обо всем, что вижу внизу. Позади Луккенвальде, до Берлина не больше двадцати километров.

Неожиданно прямо перед собой вижу аэродром, на нем истребители. Вот это сюрприз!

Закладываю вираж и, форсируя газ, начинаю уходить от опасного места. Лечу, почти касаясь земли, петляю между перелесками. Одна мысль: уйти подальше от аэродрома. Что стоит немцам поднять в воздух хотя бы пару истребителей и без труда уничтожить меня.

К счастью, все обошлось благополучно. Правда, я сравнительно долго не отвечал КП, и там начали волноваться. В шлемофоне звучит тревожный голос:

- Тринадцатый, почему молчите? Тринадцатый, почему молчите?

Отлетев от аэродрома, я возобновил связь, сообщил об истребителях. Через полтора часа аэродром перестал существовать - его атаковали две эскадрильи нашего полка и на земле сожгли самолеты.

Появляются берлинские пригороды. Проходит несколько минут, и я лечу уже над центральными улицами. Внизу люди, машины. В скверах, на площадках и на крышах домов сотни зенитных установок. Да, прав был генерал, когда говорил о высоте. Поднимись я на пятьсот-шестьсот метров - непременно стал бы добычей зенитчиков. А так они не успевают голов повернуть, как "ильюшина" и след простыл.

Вот и мост. По нему в четыре ряда идут танки, бронетранспортеры, автомашины с пехотой. Сообщаю об этом на КП и прошу разрешения атаковать.

- Отставить атаку! Отставить! - слышу резкий голос.

Действительно, атака могла окончиться для меня печально. Стоило пехоте не растеряться - и самолет мог быть сбит ружейным огнем.

Разворачиваюсь и иду на Потсдам. Видно, мой визит не на шутку встревожил немцев, и на подступах к Потсдаму я попал под сильнейший зенитный огонь. Пришлось развернуться и заходить с другой стороны. Вновь огонь зениток. Так что же, с пустыми руками возвращаться домой? Нет, не зря я летел сюда.

Чуть набираю высоту и бросаю машину в пике на артиллерийские позиции, сбрасываю бомбы, бью из пушек и пулеметов. Батарея замолкает. В образовавшееся окно лечу, делаю круг над Потсдамом, фотографирую артиллерийские позиции и, вновь атакуя зенитные батареи, вырываюсь из пригородов столицы.

Теперь можно лететь домой. Возвращаюсь тем же маршрутом, которым летел к Берлину. Далеко стороной обхожу аэродром. Я не знал, что он уже уничтожен.

Миную линию фронта. Теперь можно облегченно вздохнуть. Невольно откидываюсь на спинку сиденья, на секунду закрываю глаза. Затем смотрю на часы и сам себе не верю: нахожусь в полете два часа. А мне казалось, что разведка длилась двадцать-двадцать пять минут. Вот что значит предельное нервное напряжение!

Захожу на посадку, приземляюсь, и меня буквально вытаскивают из кабины десятки дружеских рук. Летчики, механики, стрелки подбрасывают в воздух. Ну и переволновались же за меня друзья!

Иду на КП. Здесь генерал Рязанов. Все время полета он просидел возле радиста. Докладываю. Генерал обнимает, целует.

- Благодарю тебя, Бегельдинов, - впер вые переходя на ты, говорит он. Благодарю от имени командования. Можешь гордиться - твой самолет первым из авиации союзников появился днем над Берлином.

Вскоре начался штурм уже полуразрушенной, но отчаянно сопротивлявшейся столицы гитлеровского райха. В районе Трейенбритцен шел жестокий танковый бой. В одной из машин находился генерал, который с земли руководил действиями нашей эскадрильи.

Вдруг слышу его голос:

- Бейте по моей машине!

Я не мог поверить такой команде и переспросил.

- Бей, черт тебе в душу! Бей! Приказываю!

Мы быстро построились в круг и один за другим начали, пикируя, бить танки. С воздуха было видно, как машины с крестами на башнях окружили несколько "тридцатьчетверок". Генерал вызывал огонь на себя, жертвовал жизнью ради уничтожения вражеских танков.

Никогда еще не работали мы с таким предельным напряжением. Каждый летчик старался быть идеально точным. "Ильюшины" клевали и клевали фашистов, пока те не поползли в разные стороны. Мы сделали двенадцать заходов, и после каждого на поле оставался пылающий костер.

- Молодцы, летчики! - кричит в микрофон танковый командир. - Спасибо за выручку! Идите домой!

Вернулись на аэродром. А вечером в полк приехали несколько танкистов во главе с генералом.

- Ну, показывай своих орлов, - обратился генерал к нашему командиру.

- Они в столовой, ужинают.

- Прекрасно. Пошли, товарищи, в столовую. Я слышал, что штурмовики народ хлебосольный.