Михаил Воробьев - В сердце и в памяти

Лесной госпиталь, куда я попал от Демидовичей, выглядел внушительно: пять санитарных палаток, несколько больших землянок, вырытых по всем правилам саперного искусства. Ранеными они были заполнены до отказа.

Начальник госпиталя, майор медицинской службы Алексеев, был с манерами строевого командира. Слушались его беспрекословно и раненые, и медицинский персонал. А в подчинении у него находились несколько врачей, медсестер и санитарок. Дело свое они знали, и уход за ранеными в госпитале был поставлен образцово.

Выздоравливающие часто пробирались в близлежащие села. Туда они ходили за продуктами, бинтами. Отправлялись, как правило, вечером, возвращались под утро. Местные жители — белорусы — готовы были отдать для советских солдат последнее.

И, пожалуй, через месяц, другой мы смогли бы залечить свои раны. Да только спокойная лесная жизнь продолжалась недолго. Стало известно, что немцы прочесывают леса. Всех, кого обнаруживают, расстреливают на месте, отправляют в концлагеря.

Надо было что-то делать. Мы надеялись, что майор Алексеев примет правильное решение — все безгранично верили ему.

В один из поздних августовских вечеров по лагерю передали приказ: «Собраться к землянке начальника госпиталя». Все, кто мог передвигаться, потянулись к указанному пункту сбора. Пришел туда на костылях и я. На поляне, перед землянкой, было много раненых. Как ни велико было наше нетерпенье, а соблюдалась тишина.

Вот из землянки Алексеева вышли несколько человек. Впереди — знакомая энергичная фигура майора медицинской службы. Алексеев подошел к высокой толстой сосне. Двое из его спутников прикрепили к дереву большой лист бумаги с какой-то схемой.

— Вот какое дело, товарищи, — начал майор. — Думал я еще некоторое время побыть с нашим госпиталем в этом лесу. Но, как сообщают из Бобруйска, карательные немецкие части взялись за прочесывание лесов. Завтра или послезавтра они могут быть здесь. Необходимо создать небольшие группы и начать выход к своим, в район города Жлобина, — он указал какую-то невидимую точку на схеме. — Двигаться по лесу параллельно шоссейной дороге, идущей от Бобруйска на Рогачев…

Я подбирал группу, с которой должен был перейти линию фронта. В госпитале оказались три курсанта из школы. Помню фамилию лишь одного из них — Орлов. Пятым в группе стал рядовой Сеньков. Осколок снаряда угодил ему в правую ногу. Солдат уже выздоровел, чувствовал себя не плохо. Был он большой весельчак, исключительно расторопный и находчивый. В трудном пути, который предстоял нам, такой человек — находка. К тому же у него еще и компас оказался. Вот с таким надежным товарищем (звали мы его попросту Васей) и вышла наша группа ночью из лесного лагеря.

За первую ночь прошли 15 километров. Невелико расстояние, но раны мои разболелись. Орлов предложил связать две разлапистые елочки, набросать сверху веток, получилось что-то похожее на носилки. Бойцы попеременно несли меня. Но как полегчало — снова взялся за костыль.

Как магнитом, притягивало к Днепру. Знали, что за ним — наши. Километрах в пятнадцати от Рогачева среди бела дня завернули в одну деревушку. Предварительно разведали: немцев не было. Но хозяин крайней избы, старик лет шестидесяти, набросился на нас:

— И цэ воины! Ходют, а немцы вже в глубь России пруть!

Что возразишь? Молча заворачиваем, чтобы прочь со двора. Хозяйка дома нагнала нас уже у ворот. Утирая платком слезы, говорила:

— Ах, стары, стары… А можэ, и наш Гриша вот так. Не обижайтесь, сыночки. Заходьте, заходьте до хаты…

Растроганные, поднимаемся мимо старика — он молча сидит на крыльце. Следом за хозяйкой входим в дом. Она велит нам раздеваться, крикнула мужу умыть дорогих гостей.

На столе появляются сало, масло, молоко, жареная картошка. Рядом с несколькими караваями хлеба старик выставил большую чашку самого что ни есть свежего меда — в сотах.

На какое-то время умолкли даже Орлов с Сеньковым, обычно любившие поговорить и пошутить. Глядя, как мы едим, хозяйка почти не отнимала платка от глаз.

Из рассказа стариков узнали, что их Гриша — офицер Красной Армии, в чине старшего лейтенанта служил на самой границе. Писем от него не приходило, как началась война.

Хозяева проводили нас до лесной (сказали, мало кому известной) дороги, по которой можно было попасть в район Жлобина. Как ни был близок Днепр у Рогачева, но рискнуть не решились. Район Жлобина был назван начальником госпиталя как наилучшее место переправы через Днепр.