Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого

— Насколько документальны ваши песни? Где вы берете сюжеты?

— Я все придумываю, иначе это не было бы искусством. Я думаю, это настолько придумано, что становится правдой.

— Каждый пишет по-своему. Интересен процесс работы.

— Я работаю с магнитофончиком, маленький магнитофончик ставлю перед собой. Приходит какая-то строка; я пытаюсь найти ритм. Это все вместе, я даже не знаю иногда, что раньше и что позже. Иногда напишу стихотворение и начинаю мучиться с мелодией, ничего не выходит, я бросаю… И на пятнадцатый, двадцатый раз исполнения моего на людях, на зрителях, выкристаллизовывается мелодия. Когда я рассказал об этом композиторам, они были безумно удивлены.

— Мы практически не имеем до сих пор ни одной долгоиграющей пластинки с вашими песнями. От кого это зависит — выйти таким дискам или нет?

— Я даже не знаю, от кого. Я на очень высоком уровне получаю иногда согласие. Потом это вдруг как в вату уходит, не добьешься, кто конкретно за запретом стоит.

— Может быть, вам не хватает импрессарио?

— Вы знаете, это правда. Как ни странно, должен быть человек, который от начала и до конца заинтересован в том, чтоб это вышло. Потому что кто-то уперся и говорит: «Да зачем сейчас это делать, мало ли дел, да и времени нету, а потом, наверное, будут скандалы, лучше не надо…» У нас так часто бывает — человек хочет, чтобы ничего не двигалось, чтобы все оставалось на том же уровне, что и раньше.

— Владимир Семенович, теперь вопрос в связи с вашей ролью Жеглова. Вы сами не помните то время, когда существовала «Черная кошка»-ведь это не вымысел автора? Хотя между тридцатыми и восьмидесятыми годами уже полвека, но, к сожалению, проблема борьбы с организованной преступностью по-прежнему стоит остро .

— Когда мне было совсем-совсем немного лет, я помню одну облаву. Мы жили в трехэтажном доме напротив Ржевского вокзала (ныне — Рижский). Бандиты собирались ограбить эшелоны, которые приходили из Германии. И я запомнил стрельбу, колоссальное количество милицейских машин и как мы смотрели в форточку на все это. Я помню эту облаву. Я был настолько малолетка, что еще не понимал, что это такое, но все-таки помню это название — «банда».

Теперь очень интересно и важно исследовать эту тему — как вообще нужно обращаться с террором? Таким же точно способом, как в двадцатые годы, или все-таки терпеть и находить какие-то гуманные пути борьбы с насилием? Никто на этот вопрос не может ответить. Я и согласился сниматься в картине, чтобы этот вопрос поставить. От имени своего персонажа я утверждаю, что нужно так с ними поступать: давить от начала и до конца, если ты уверен на сто процентов, что перед тобой преступник.

— Но ведь в картине «Место встречи изменить нельзя» Шарапов не соглашается с вами, то есть с Жегловым .

— Розовый герой, который призывает к милосердию, к тому, чтобы идти в сторону смягчения, а не ужесточения мер по борьбе с преступностью, он утверждает, что нужно действовать честно, даже с нечестными людьми. Это все, в общем-то, на словах. Но если сейчас кругом посмотреть, поглядеть, что в мире делается: и терроризм, и «красные бригады», стреляют по ногам детей, а потом на их глазах убивают учителя, начинаешь сомневаться, кто из двух героев прав.

Если вы обратили внимание, то Вайнеры это как раз ухватили в своей вещи. когда два персонажа окончательно поссорились и разошлись, Шарапов сказал: «Я не хочу с тобой работать». Жеглов сказал: «Ну иди, как хочешь». Приходит Шарапов в МУР и видит в траурной рамочке портрет своей любимой, которую убили те же бандиты. В данный момент, если бы они ему сейчас попались, он любым способом упрятал бы их за решетку, если бы не уничтожил, правда? Вот Жеглов мой находится все время в этой позиции — в которой Шарапов мог бы оказаться в конце картины.

Я его нище не оправдывал. Ольга Чайковская очень хорошо написала: «Я не понимаю, нравится он мне или не нравится». Кстати говоря, очень многим людям нравится, что Жеглов специально засунул кошелек в карман вора так ловко, потому что это явный вор. Возможно, Жеглов не стал бы так себя вести с человеком, в вине которого не уверен. Но в одном Жеглов, я думаю, ошибается: если он подозревает в ком-то преступника — все, для него перестает существовать в нем человек. И поэтому с единственно приличным человеком он ошибся, поэтому с ним так себя и ведет, понимаете? Вот в этом есть что-то…

— Вам интересно было работать над ролью Жеглова?