Александр Шмаков - Азиат

— Я не отбывал воинскую повинность, — сказал Пятибратов, поправляя мохнатую шапку. — По дальней жеребьевке не принят на службу, зачислен в ратники ополчения. Может, теперь призовут?

— А надо ли, чтоб призвали, Яков Степанович?

— На душе тяжко, сердце будто кошки скребут.

— За кого воевать?

— Солдаты-то наши, русские, на погибель идут…

Из парадной комнаты доносилась торжественная музыка духового оркестра. Там пели: «Боже, царя храни!»

— Кого будут защищать вот эти стрелки? — спрашивал Пятибратов, указывая на солдат, суетливо бегающих у вагонов. — Царя-батюшку?

Чувствительная Анюта готова была хоть сейчас записаться в сестры милосердия: связывали дети. Соня Богословская решила не колеблясь:

— Мой долг — быть там. Я должна поехать на позиции.

Военные действия на Дальнем Востоке развивались быстро. О возвращении солдат к лету, как думалось, не могло быть и речи. На заборах расклеивались приказы, объявляющие о новом наборе.

Вскрылась Волга, прошумела шуга, унесло последние льды вниз. Потянулись по реке баржи с дровами, глиняной посудой, пиленым лесом. Нависла над Волгой прозрачная синь, засверкали крыльями в небе белые чайки. За баржами и длинными плотами появились пассажирские пароходы, оглашающие берега протяжными, басовитыми гудками. В воздухе чернели космы дыма.

Весна не принесла ожидаемой радости. В «Саратовском дневнике» печатались длинные списки погибших. «Вечная память, вечная слава!» Война все больше запутывала события, завязывала тугим узлом, накладывая на все свою тяжелую и позорную печать. В городе продолжались сборы пожертвований. Можно было подумать — вот то главное, что нужно делать в глубоком тылу, вдали от артиллерийской канонады и пулеметной стрельбы, криков и стонов раненых солдат.

Теперь члены партийного комитета знали, что надо делать. Из Женевы получен листок «К русскому пролетариату». ЦК РСДРП разъяснял народу: царское правительство напрягает все силы, чтобы отомстить за поражение русского воинства в развязавшейся бойне на Дальнем Востоке.

Барамзину удалось размножить на гектографе этот листок, расклеить рядом с выпусками срочных правительственных телеграмм, раздать надежным людям на заводах и железнодорожных мастерских.

«Кто сеет ветер, тот пожнет бурю! — взывал листок и провозглашал: — Да здравствует братское единение пролетариев всех стран, борющихся за полное освобождение от ярма капитализма… Долой разбойническое и позорное царское самодержавие!»

Пятибратов, выехавший в деревню, объяснял на сходках истинные причины событий, происходивших на далекой окраине царской России.

— Из-за чего же борется теперь не на живот, а на смерть русский рабочий и крестьянин с японцем? — задавал он вопрос и отвечал: — Из-за новой земли, захваченной русским же царем чуть раньше в Маньчжурии и Корее… Русскому рабочему и крестьянину эта война сулит новые бедствия, потерю человеческих жизней, разорение, новые тяготы и налоги… Вот и думайте, кому нужно это кровопролитие.

На Митрофаниевской площади заливалась рыдающая гармоника, гудела до поздней ночи людская толпа. Огромный двор воинского присутствия кишел, как муравейник, новобранцами, бородачами и бабами в пестрых платках и цветистых сарпинковых кофтах.

На улицах не умолкал людской галдеж. Среди мастеровых и кустарей постукивали костылями раненые солдаты, пришедшие из лазарета.

— Небось слыхал, что пишут газеты? — прикуривая козью ножку у подошедшего служивого, интересовался железнодорожник в замасленном картузе.

— Что мне газеты? — отвечал тот. — Нагляделся в натуре. Дела, браток, плохи. Японец силу взял, бьет и в хвост и в гриву.

— Куда же генералы и офицеры смотрют? Эдак вражина-то и до Сибири хватанет.

— До Сибири, може, духу не хватит, а мужиков пулеметами перекосит.

— То-то! — И вдруг спросил: — Грамотный?

— Мал-мало кумекаю.

Железнодорожник огляделся по сторонам, вынул из-за пазухи листок.

— Тогда почитай в лазарете. — И добавил: — РСДРП пишет, — приподнял картуз и пошел дальше.

Затмились слухами головы людей, как небо черными тучами. Лето наступило жаркое, с добрыми проливными дождями. В деревнях, на полях, трудились старики, бабы да юнцы — явно не справлялись с работой. Сенокос захлестывала надвигающаяся страда — уборка озимых, а потом яровых, затем пахота зяби, заготовка на зиму дров.

Над Волгой проносились страшные грозы. Рвал сильный ветер. Качались мачты на баржах, взбугривалась свинцовыми волнами река, зло хлестала о берег, разбивая рыбацкие лодки и плоты.