Александр Бек - На подмосковном рубеже

Думаю, женщина поняла меня. Она ни о чем больше не спросила, не возразила. Лишь глаза позволяли угадать сколь велико ее горе.

...Почему-то это осталось одним из поразительных воспоминаний о днях подмосковного сражения. Отечественная война. Самое священное. Выше всего. Даже материнство склоняет перед нею голову.

...Танки! Они появились не спереди, не слева, не справа, а с тыла, с той стороны, где шоссе, обозначенное вылизанными ветром островками асфальта, чернеющего меж косячков снега, убегало к Москве. Не завладев станцией Матренино, обойдя ее, противник где-то нащупал слабину и, сломив сопротивление, вырвался танковой колонной на основную магистраль. Но наш узелок в Горюнах преграждал прямое сообщение на шоссе, стоял у противника поперек горла.

Встают в мыслях те минуты... Сидя в железнодорожной будке, я вдруг услышал гул моторов. Почти в это же мгновение с негромким сухим треском бронебойный снаряд прошил стену, разнес вдребезги телефонный аппарат и, продырявив еще одну стену, ушел дальше. Сунув за телогрейку пистолет, я побежал на волю. Повар Вахитов, еще ни о чем не подозревая, священнодействовал над раскаленной плитой.

С порога сквозь поземку я увидел танки. Шли, приближались десять или двенадцать бронированных темных коробок, устрашающе рыча. Шли развернутым строем, нагло, без пехоты. Одна машина - большущая, наверное командирская, - стояла рядом с моей будкой. Башня была обернута красным полотнищем. Торчал прутик антенны. Высунувшись по пояс из приоткрытого люка, танкист оглядывал местность. Меня он не заметил.

Стрелять? Я еще не успел ничего сообразить - смутила и красная ткань над белеющим на бортовой броне вражеским крестом, - как из-за будки бесшумно шагнул побледневший Кузьминич. Его голые, без варежки, пальцы сжимали ручку противотанковой гранаты. Показалось, что он двигается непереносимо медленно, уже и немец насторожился, быстро пригнулся.

В этот миг я выстрелил. А Кузьминич неторопливо рассчитанным точным швырком метнул в люк гранату. Стрелок, скрытый в машине, успел нажать спуск пулемета. Мой выстрел, пулеметный лай, острия пламени, вылетающие из тонкого рыльца, глухой грохот внутри стальной коробки, ее содрогание - все это слилось воедино.

Стук пулемета оборвался. Я обернулся к Кузьминичу. Из его рта ползла струйка крови. Что с ним? Закусил до крови губу?

- Кузьминич, вторую! - крикнул я.

Неспешным по-прежнему движением он кинул в люк еще одну гранату. Вновь содрогнулась тяжелая черная машина.

Лишь после этого политрук упал. Я бросился к нему, приподнял. Изо рта лила кровь, пузырилась красная пена.

Взрывы двух гранат Кузьминича стали будто сигналом отпора. Защелкали выстрелы двух пушечек, охранявших тыл, забухали противотанковые ручные гранаты.

Я вытащил бинт, расстегнул на Кузьминиче шинель. К нам уже подбегал Синченко.

- Берись, - приказал я, - помоги перенести политрука в будку. И седлай коня, скачи за фельдшером.

<1942>

КОММЕНТАРИИ:

На подмосковном рубеже

Впервые - в сб. "В последний час" (М., 1972).

Рассказ написан во время войны, вероятно, в 1942 году. Работая над четвертой повестью "Волоколамского шоссе" ("Резерв генерала Панфилова"), Бек включил без существенных изменений в главу "Еще три дня" сцену гибели Кузьминича, завершающую рассказ "На подмосковном рубеже".

Т. Бек