Анатолий Трофимов - Повесть о лейтенанте Пятницком

Ночевал, как велено, у связисток. Они спали на нарах за брезентовой занавеской, он - на таких же нарах напротив. Посредине стояла печка четырехреберная бочка с жестяной трубой. Девчонки проявили к нему величайшее равнодушие. Только засыпая, услышал приглушенное:

- Откуда этот симпатяга?

- Мишка сказал - из штрафбата "Трепло",- равнодушно подумал Пятницкий про старшину с гнилыми зубами по имени Мишка и заснул

Все шло своим чередом, как и положено в армии,- по инстанции: из дивизии в полк, из полка - в дивизион, из дивизиона - в батарею.

Сейчас лейтенант Пятницкий шел в батарею.

- Батарея ваша прямо по реке Йодсунен. По правде сказать, не то чтобы по реке. Одна пушка там, другая сям, третья во-о-он у того пригорка, а четвертая...- Говоривший приостановился, упористо расставил ноги, поискал глазами место четвертой. Не нашел, взлягнул задом, устраивая термос половчее на широкой и крепкой спине, махнул рукой: - Четвертая черт-те где. Ну, а мы, пехота,- там, за речушкой. Теперь, лейтенант, давай скакнем в ход сообщения. До передовой далековато еще, немец-то, по правде, и не углядит, до него километр с гаком, а вот... Есть такие. Цапнулся вчера с одним из охраны. Конечно, на передке постреливали, да разве сюда долетит! Ну, если и долетит какая, так ее, курву, когда на излете, можно и рукавичкой отмахнуть. А этот, из охраны который, колобок пухлощекий... Еще пороху не нюхал, а туда же...

Говорил все это сержант Пахомов. Он шел чуть впереди лейтенанта Пятницкого и ступал сапожищами по мерзлой, едва припорошенной снегом земле с равнодушной привычностью старожила войны. Познакомились они час назад в сараюшке господского двора Варшлеген, где старшина седьмой батареи Тимофей Григорьевич Горохов, немолодой полнеющий мужик, кормил Пятницкого невообразимой фронтовой роскошью - жареной картошкой и, заполняя термоса солдатским хлебовом, без особой надобности переругивался с писарем и поваром. Пахомов, заглянувший к артиллеристам по старому знакомству, не только вызвался проводить вновь прибывшего лейтенанта до наблюдательного пункта батареи, но и навьючил на себя один из термосов, приготовленных Гороховым для своих пушкарей. Он сказал Горохову:

- Ты, дядька Тимофей, занимайся своим делом, а варево я доставлю и за этим, по правде сказать, разболтанным народом не хуже тебя присмотрю.

Разболтанный народ - писарь с поваром - невнятно, не для ушей Пахомова, пробрюзжали что-то.

Пахомову двадцать три года, здоровенный, пудов на шесть. О таких говорят: несгораемый шкаф с чугунными ручками. Простоват, словоохотлив, и есть в нем что-то, что трудно объяснить сразу. Побудешь с таким человеком четверть часа - и расставаться не хочется. Имело, видно, значение и то, что Игнат Пахомов знал войну, не в пример Пятницкому, давно и со всех сторон. Там, в хозотделении дядьки Тимофея, Пятницкий приметил, что орден Красного Знамени у сержанта не из новых - не на колодке, а привинчен.

Игнат Пахомов упомянул колобка пухлощекого, который пороху не нюхал, и осекся, покосился украдкой на Пятницкого. Ладно, тот лейтенант из охраны, а этот-то свой, вместе солдатскую лямку тянуть будут.

Надо бы примять неловкость, да она как-то сама примялась. Прежде чем спрыгнуть в ход сообщения, Пахомов обернулся, крикнул идущим сзади:

- Курлович, Бабьев! Марш в ход сообщения!

- Молчи, пехота, мы тебе не подчиненные,- лениво огрызнулся писарь. Он и повар Бабьев тоже несли термоса.

Пахомов выпучил глаза:

- Ноги вырву, мышь бумажная, и скажу, что так было!

Рявкнул - и вся неловкость с сержантской души спала.

Тощий и сизощекий от небритости писарь сплюнул неумеючи, подхлестнутый криком, скрылся в траншее. Туда же последовали Пахомов с Пятницким. Но скакнул, пожалуй, только Пятницкий. Пахомов, с учетом дородности, просто-напросто обрушился.

Справа и слева вилюжистого хода сообщения - всхолмленная равнина, редкие колки клена и граба, исхлестанные железом, заваленные спрессованным воздухом. Все остальное - пахотная земля, размежеванная проволочной изгородью, в ряби глубоких и мелких снарядных выворотней. На озими, чуть припорошенной снегом,- военный посев: распяленные скелеты машин, горелые, растерзанные танки и самоходки, повозки вверх осями и без колес, побитые немецкие орудия, уткнувшиеся рылом в землю, скомканная дюралевая рвань самолетов, а между ними посев помельче - противогазные коробки, тряпье, продырявленные каски, смятые наискось ящики, патронные "цинки"...