А. Горбунов: Анатолий Тарасов

На девятый день пребывания в госпитале Тарасов настоял на выписке. В Москву его везли на носилках. 12 часов в воздухе. Без сопровождающих. Татьяна называет чудом, что тогда не разошлись швы, не выскочил сустав и Анатолий Владимирович остался жив.

Несмотря на боли в ноге после операции, на палочку и костыль, помогавшие ходить, Тарасов старался не пропускать крупные международные турниры. И не только крупные и не только международные. В марте 1995 года он побывал в Ярославле на финалах «Золотой шайбы».

Организаторы чемпионатов мира присылали ему персональные приглашения. Весной 1995 года он вместе с Галиной, ушедшей с работы в 1989 году и всегда отца сопровождавшей, собирался лететь на чемпионат мира в Швецию. Готовился, как всегда, тщательно. Составил список необходимых для поездки вещей — блокноты и ручки список обычно возглавляли — и вместе с Ниной Григорьевной постепенно закрывал один пункт за другим, складывая необходимое в «тревожный» чемодан. После чемпионата мира, на который он так и не поехал, Тарасов собирался засесть за рукопись. Он начал писать новую книгу о хоккее. Напоминает о той несостоявшейся поездке только последний тарасовский загранпаспорт без единой визы в нем, выданный 17 апреля 1995 года сроком на пять лет.

Татьяна в те дни улетела со своим ледовым театром на гастроли в Англию. Перед отъездом она договорилась с профессором-урологом из 67-й больницы, чтобы тот посмотрел Анатолия Владимировича и прописал ему какие-нибудь лекарства для поездки — чтобы ему там полегче было. У Тарасова взяли совершенно простенький анализ. Халатность, всегда сопровождающая бессердечие и равнодушие, стала причиной появления в крови Тарасова синегнойной палочки. Заражение. Через день поднялась температура — до 40 градусов. Даже в таком состоянии он названивал друзьям и говорил: «А ты знаешь — я еще живой. Вот с Галей на чемпионат мира собираюсь». «Наверное, — говорила Галина, — сам себя подбадривал».

Его начали колоть, но тут случился микроинсульт. Когда Татьяна позвонила, Нина Григорьевна сказала дочери: «Он уже не говорит, только глазами показывает, чего хочет». Татьяна немедленно заказала билет и прилетела из Лондона. Нина Григорьевна ей сказала: «Решай сама, в какую больницу положить».

Почему Татьяна выбрала 1-й мединститут? «Я верила врачам первого меда, — говорит она. — Всегда сама лечилась у Абрама Львовича Сыркина, он меня спасал, когда у меня случился микроинфаркт после Олимпиады в Калгари. Абрам Львович меня наблюдал много лет, и я доверяла ему абсолютно». Перед тем как Тарасова отправили в реанимацию, в больницу примчался Алексей. Увидев внука, Анатолий Владимирович обрадовался и вдруг смог выдохнуть: «Леха…» «Это, — вспоминает Татьяна, — было последнее слово, сказанное отцом».

Тарасов находился в реанимации 63 дня. Ему становилось то лучше, то хуже. Муж Татьяны Владимир Крайнев пересылал из Германии какое-то редкое лекарство. Его порекомендовал врач Бориса Ельцина Сергей Миронов, отправивший в больницу две упаковки — препарат вводили каждый день. Галина и Татьяна постоянно ездили в Шереметьево — из-за рубежа поступала дополнительная кровь: переливание делали ежедневно. У Тарасова стали отказывать почки — сделали операцию. Подключили к аппарату. «Он очень хотел выкарабкаться, — говорит Татьяна. — Когда меня увидел первый раз в больнице, долго на меня смотрел, а говорить не мог. Он смотрел на меня, и я понимала, что он хочет сказать — теперь вся семья ложится на мои плечи, что он мне верит, он знает: если я приехала, всё будет хорошо».

Но сил бороться — не осталось…

Когда надо было решать, где хоронить Тарасова, Юрий Лужков, тогдашний московский градоначальник, задал Татьяне только один вопрос: «Новодевичье или Ваганьковское?» И мгновенно, после ответа: «Ваганьково», — подписал необходимые бумаги. Ваганьковское кладбище выбрали потому, что до него в Москве легче добраться, прежде всего Нине Григорьевне.

С похоронами Татьяне помогали — так переплетаются судьбы людские — вдова Всеволода Боброва Елена (она работала в то время заместителем директора во Дворце ЦСКА) и президент Федерации хоккея России Валентин Сыч, некогда отправлявший на имя Сергея Павлова жесткую докладную на Тарасова.

Разумеется, Татьяна настояла: прощаться только во Дворце ЦСКА — там, где Тарасов провел жизнь, воспитывая выдающихся чемпионов и готовя выдающиеся команды. ЦСКА, которому Тарасов верой и правдой служил несколько десятилетий, от похорон человека, прославлявшего имя клуба во всем мире, фактически устранился. Выделил только помещение для прощания. Вместо того чтобы взять все хлопоты и расходы на себя. И вместо того, чтобы в день смерти выдающегося тренера назвать Дворец его именем. Так, как это сделали в Киеве в день кончины коллеги Тарасова — Валерия Лобановского, назвав его именем стадион «Динамо», на котором Лобановский, как и Тарасов в армейском Дворце, провел всю свою жизнь.