Борис Федоров - 10 безумных лет. Почему в России не состоялись реформы

От меня и моего заместителя Д.Тулина потребовали жестко осудить отступника вплоть до исключения из комсомола. Мы же так провели собрание, что «отступник» остался в комсомоле, и тем сильно обозлили парткомовское руководство.

А на заседание комитета ВЛКСМ, где надо было отказать этому парню в рекомендации в партию, я — секретарь комитета — идти просто отказался. Может быть, надо было открыто протестовать, но и эти действия были весьма трудными и опасными в той обстановке.

Кстати, «развивающаяся вредность» моего характера еще раз проявилась и тогда, когда весьма нагло стал судиться с ХОЗУ Госбанка СССР по поводу украденного у меня из стола в охраняемом здании калькулятора японского производства стоимостью, как сейчас помню, 113 рублей. ХОЗУ требовало, чтобы я заплатил им эту сумму, а я был против этого. В конце концов на О.Можайскова нажало наше начальство, и он отдал свой калькулятор, полученный от кого-то из иностранных гостей в качестве сувенира, и дело «замяли».

После всего этого я понял, что в Госбанке СССР мне больше ничего не «светит». Через год, который я, по требованию парткома «отслужил» заместителем уже нового секретаря комитета (той самой девушки-орденоносца), я начал искать себе новую стезю.

К тому же мне казалось, что я уже накопил определенный опыт, защитил диссертацию и пора двигаться дальше. Переругавшисьс партийным руководством и не имеяблагосклонности своего непосредственного начальства в управлении, я больше не видел в Госбанке перспектив профессионального и должностного роста.

Первым вариантом нового места работы был Госплан СССР, где в отделе внешней торговли в валютном подотделе работал наш бывший сотрудник А.Зверев. Сотрудники подотдела занимались валютным планом и другими сугубо практическими делами. Я прошел собеседование, заполнил все документы, но что-то там застопорилось.

Тогда совершенно случайно меня пригласили на обсуждение диссертации М.Ершова в Институте мировой экономики международных отношений (ИМЭМО) Академии наук СССР. Там я случайно познакомился с заведующим сектором, чуть позже отделом и заместителем директора института И.Королевым, который неожиданно сделал мне лестное предложение перейти в ИМЭМО старшим исследователем (старшим научным сотрудником).

Поскольку все мои однокашники по Московскому финансовому институту в ИМЭМО были просто научными сотрудниками, то предложение было «царским».

Немаловажным, а может быть и решающим, фактором было и то, что у меня уже было двое детей, зарплата в Госбанке составляла со всеми надбавками 258 рублей, а в ИМЭМО мне предложили с языковыми надбавками целых 350 рублей в месяц. Сомнений не оставалось.

Кстати, в некоторых СМИ упорно распространяется версия, что меня кто-то познакомил с Е.Примаковым и тот меня позвал в институт. Намекают на существование какого-то «блата». На деле ничего этого не было и приглашал меня лично И.Королев.

Однако в то время просто уйти даже мелкому клерку из. государственной структуры было непросто. Нужен был «перевод», гарантирующий непрерывность трудового стажа, а его все не давали, и месяц проходил за месяцем.

Лежала нужная бумага где-то в сейфе нового начальника ГВЭУ Ю.Пономарева (позже президент нашего «Эйро-банка» в Париже и «Моснарбанка» в Лондоне). Пришлось обратиться за содействием к сыну одного из заместителей председателя банка — он был мне обязан: не столь давно я помог ему с диссертацией. В конце концов, я получил все необходимые документы и мгновенно перестал быть государственным чиновником.

Тем не менее адрес — Неглинная, 12 — навсегда останется для меня своеобразной альма-матер, и я всегда буду считать, что Центральный банк — самое интересное для работы государственное учреждение в России. Жаль, что вернуться туда не довелось.

Если честно, то самым позитивным результатом первых лет работы в Госбанке, наверное, стало знакомство с моей будущей женой Ольгой, работавшей тогда в Главном вычислительном центре Госбанка. Знакомство произошло в пионерлагере, где мы вместе оказались вожатыми.

На новом месте работы мне все было внове. Начать с того, что никто не приходил на работу ровно в 9.00, и уж тем более раньше. Никто не сидел на работе до окончания рабочего дня. Никто ничего сам себе не печатал на пишущей машинке (как мы нередко делали в Госбанке), и на меня смотрели как на сумасшедшего, когда я что-то делал сам. Многих сотрудников можно было увидеть в стенах института в лучшем случае раз в месяц, а то еще реже.