Ванда Василевская: Мальвы

За Корсунью пролегла чудеснейшая, живописная дорога, то и дело открывающая нашим глазам новые неожиданности. Высокие холмы, почти горы, покрытые зеленым лесом. Небольшие озера, поросшие тростником, у плотины мельница, над озером по зеленому холму разбросаны деревья. Ослепительно белые, чисто выбеленные известью хаты, тщательно огороженные сады. Много садов. И так всюду — что ни озерцо, то новая деревня. У одного берега, крякая, плавают домашние утки, но чуть подальше торопливо исчезает в камышах чирок и ныряет кряква.

По дороге, в канавах, на полях множество разбитых машин, поврежденных орудий, свернувшихся змеями танковых гусениц. Ведь это место корсуньской битвы, место сокрушительного поражения гитлеровцев, место гибели десятков их дивизий… На окраинах деревень братские могилы советских воинов, заботливо охраняемые, обсаженные цветами.

В полях молотилки, снопы, сложенные в высокие скирды. Скошенный хлеб еще лежит на земле. Косилки и косари, побрякивающие косами, странно малы и как будто даже беспомощны перед лицом этих огромных, просторных полей, которые немыслимо обработать только одними руками. В деревнях пусто: все в поле, все на уборке.

За Таганьчей мы въезжаем в почти девственный лес. Открывается долина. Сонные глаза прудов смотрят из-под зеленых ресниц, огромные деревья шумят где-то высоко, в самых вершинах. Крепко пахнет нагретой зеленью. Радостным призывом несется посвист иволги. Зеленый мох глубокой тенью лежит у подножий деревьев. Так и ждешь, что вот-вот из ароматной, зеленой тишины покажется золоторогий олень и глянет заколдованными глазами.

И снова поля, а на полях могилы. Новые, оставленные теперешней войной, и старые-престарые древние могильники. Их много. В них находят шведские монеты, рыцарские кольчуги, казацкие пики, каменные топоры, золотые скифские украшения. Сама история дремлет в этих огромных плоских курганах, из которых до сих пор исследованы лишь немногие. А с полей, где идет уборка урожая, доносится шевченковская песня, звенящая мелодией жаворонка.

Но вот и Умань.

И снова возникают ассоциации. Это здесь, в Умани, окончил гимназию Северин Гощинский, поэт, солдат и революционер, виднейший представитель того направления в польской поэзии, которое называется «украинской школой». Он полюбил украинскую степь, украинскую историю. И Украина давала ему вдохновение, как давала она его Мальчевскому, Залесскому, Словацкому, как давала многим польским поэтам.

Под самым городом — Софиевка. Некогда в гимназии приходилось в принудительном порядке, с адской скукой, читать поэму польского классика Трембецкого, описывающего поочередно все ее красоты. Некогда в гимназии приходилось слышать романтическую историю прекрасной гречанки Софьи, для которой Щенсны Потоцкий, словно мановением волшебной палочки, создал этот парк.

Но ни строфы Трембецкого, ни эта любовная история не дают представления о том, что такое Софиевка. Ни о ее очаровании, ни о ее истории.

А эта история довольно мрачна, и невозможно не думать о ней, когда восхищенные глаза смотрят на чудеса, созданные сотрудничеством человека и природы.

Это для прекрасной гречанки Софьи крепостной крестьянин таскал огромные скалы, чтобы поэтически разбросать их по парку. Это для нее крепостной крестьянин копал гроты и таскал ил из прудов. Это ради нее погибло под огромным обломком скалы триста человек, тащивших скалу на собственных плечах.

Трудно поверить, что все это создано человеческими силами, что можно было без кранов и машин сдвинуть эти глыбы, вырвать их из земли, перенести сюда. Они выглядят так, будто всегда тут были. И чтобы их сдвинуть с места, нужны были силы гигантов.

Из верхнего пруда вырывается река. Она разливается зеленым озерцем, чтобы затем ринуться вниз пенящимся, ревущим водопадом. На нижнем озере из пасти медного свернувшегося змея бьет высокий фонтан, похожий на гигантское серебристое дерево. Дубы, грабы, вязы, клены, десятки различных деревьев образуют аллеи, лабиринты, рощи, лесочки. В Львином гроте ревет вода и порастает зеленым мхом камень — скамья у каменного стола, на котором граф Потоцкий будто бы проиграл Софиевку в карты. Из чащи выглядывают белые статуи — те, которые не успели похитить гитлеровцы. Волшебные уголки — источники, ручейки, висячие мостики, романтические переходы по зеленым от ветхости обломкам скал. С виду дикая, буйная, огромная роща — на самом деле творение рук крепостных мужиков, политое слезами и кровью, произведение художников и нечеловеческого крестьянского труда.