Сергей Литвинов - Как я изменил свою жизнь к лучшему

Кстати, это именно у него в портфеле «дипломат» всегда имелась сложенная в блин своего рода выкройка параллелепипеда – пустой пакет из-под молока. Зачем? К концу восьмидесятых в Стране Советов обнаружились нехватки всего и вся. В том числе – кружек в пивных барах. Тогда принято было в Москве разливать пиво посредством автоматов – опускаешь двадцать копеек, и тебе наливается стакан вонючей жижи. Так вот, кружек в местах разлива оказался дефицит. Чтобы не клянчить заветный сосуд и не стоять ни у кого над душой в ожидании, пока освободится, постоянные клиенты выходили из положения по-разному. Кто-то постоянно таскал с собой пустую литровую банку. А Володя – эстет, рационализатор! – припас складной картонный пакет.

Не знаю, что послужило причиной и связано ли это было с пьянством, но в конце концов Володю от руководства нашим отделом рабочей молодежи отставили. На должность редактора вновь пришел замечательный Валерий Леонидович Г. Почему «вновь»? Некогда он уже трудился в этом журнале. Но до определенного момента. (Об этом, когда мы подружились, он рассказывал сам.) Случилось это лет за семь до его «второго пришествия» на должность. Тогда в «Смену» явился очередной проверяющий из ЦК ВЛКСМ – издание числилось по ведомству комсомола и «молодежное» ЦК было для него формально высшим начальством. Итак, главный редактор повел высокого куратора по кабинетам. Со словами: «А вот здесь сидит редактор отдела, замечательный журналист, поэт Валера ***», – он распахнул дверь, и тут глазам изумленного гостя предстал замечательный журналист и поэт, дремлющий прямо на столе, уткнувшись в недоеденный бутерброд. В результате Валеру из журнала изгнали. Поскитавшись несколько лет в менее ответственных изданиях (в том числе в «Лесной промышленности»), он свою вину, так сказать, искупил и был возвращен в «Смену».

Валера на долгие годы стал моим старшим товарищем, наставником и учителем. Болезненно полный, но не рыхлый, а плотный, меньше всего он походил на поэта – каким его представляют в массах: эфемерное, вдохновенное, кудрявое существо. Однако стихи Валера писал хорошие – раз в год «Смена» публиковала подборку его лирики. Писал он и на злобу дня, на внутриредакционные темы. Помнится, в одни из моих именин посвятил четверостишие:

Писал и на заказ – если, допустим, заместитель главного редактора хотел блеснуть пиитическим талантом на дне рождения своего зубного врача. Но, помимо поэтического дара, журналистом и редактором Валера был изрядным. Сам очерков в ту пору уже практически не писал – ему хватало врезов к нашим материалам, правок, подписей под фотографиями. Но он придумывал темы, находил новых авторов, бесконечно возился с чужими материалами, правя и улучшая текст. Помню, однажды, по прочтении моего очередного очерка, он молвил задумчиво и грустно: «Что ж, тебя я уже всему научил, теперь можно и умирать». Конечно, я запротестовал: «Научить-то научил, а умирать зачем?» – однако Валера тогда как в воду смотрел: года через три его, бедняги, не стало.

Умный, добрый и чуткий, и в то же время пробивной и дельный, Валера был всем хорош, когда бы ни извечная болезнь многих советских поэтов (и журналистов), начиная с Твардовского. Раза два в год, обычно весной и осенью, он неожиданно брал отпуск «по семейным обстоятельствам». Запирался в квартире. Многочисленные друзья (к которым вскорости присоединился и я) по очереди приезжали и бегали ему за водкой. Валера сидел в одних трусах и читал стихи, свои и чужие. Через неделю целых десять дней он приходил в себя: принимал душ, тщательно брился, повязывал галстук или шейный платок и, благоухающий одеколоном, благостный и освеженный, возвращался на службу.

В «Смене» тогда работало много талантливых журналистов. Они, как и в «Лесной», делились, как правило, на две категории: одна (меньшая) – карьерист и себе на уме. Другая – талант, бессребреник, но, как правило, пьющий. Отделом творческой молодежи руководил, к примеру, Андрюша К.: красавец, умник, выпускник ГИТИСа и автор пьес, личный друг многих режиссеров и артистов, от Марка Захарова до Ярмольника и Догилевой. Он в свои тридцать лет разъезжал тогда на личном автомобиле «Москвич-2141», и это в конце восьмидесятых выглядело так, как если бы сейчас он владел вертолетом.

Спустя годы мы сойдемся с Андрюшей поближе, и я узнаю, что он, оказывается, подвержен тому же недугу, что и Валера. Страдал он им реже, но в гораздо более тяжелой форме – как говорил мой знакомый врач, «с выходом». Эскапады его были вызывающими. Как сейчас помню Андрея возле его подъезда в генеральском доме – без тапочек, но в розовых носках.