Александр Щербаков - Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой

И мы встретились на другой день. Естественно, я перебирал в голове много разных тем, которые могли бы быть интересными и «выгодными» для крупного столичного начальника. Однако, на мое счастье, у него самого были свои, и личные и служебные, интересы. В Брежневском районе было семь десятков академических и отраслевых институтов, семьдесят пять академиков и членов-корреспондентов Академии наук. Короче, район науки. И сам партийный босс – кандидат технических наук. Не прошло и десяти минут, как беседа закружилась вокруг внедрения, причем серьезного, компьютеров и информатики в школах района.

Обозначим время разговора – 1986 год. До первого майкрософтовского Windows – еще ждать четыре года. Но уже два года, как есть Apple, а также серийно выпускаемый наш, отечественный «АГАТ». Я тогда ничего этого не знал. Стал работать на компьютере лишь в 1995 году в «Огоньке». А понятие об этом устройстве имел единственно из книги Норберта Винера «Кибернетика», которую купил в свердловском магазине на улице Малышева, будучи третьекурсником УрГУ.

Жизненная интрига тут вот в чем. Еще мальчишкой я обратил внимание на смешную карикатуру то ли в «Техника – молодежи», то ли в «Знание – сила» на какого-то американского идиота, который придумал – надо же – науку(!) об управлении; нет такой науки, а главное, быть не может и не должно! В детскую память что ни попади – может отозваться самым неожиданным образом. И вот, разглядывая новинки в книжном магазине по улице Малышева, в имени и фамилии автора одной из них я узнал того самого американского идиота! Ясное дело, книгу, выпущенную издательством «Советское радио», я приобрел и даже предпринял несколько попыток ее осилить. Бесславно. Но некоторые понятия и тезисы все же как-то уложились в моей беспорядочной голове. В том числе и занимательная идея персональной электронно-вычислительной машины. Я с ней спокойно существовал наряду, скажем, с прекрасным замыслом когда-нибудь начать жить минимум до ста пятидесяти лет или устроить человеческое поселение на Луне.

И вдруг первый секретарь Брежневского райкома КПСС рассказывает мне как о будничном деле о школьных базовых компьютерных центрах. Конечно, компьютеров, дарованных от щедрот цивилизованных ученых, кот наплакал, их перемещают из одной школы в другую, но программу компьютерной грамотности школьники осваивают въявь, и уже пятнадцать выпускников сразу после школы без всякого доучивания пришли в НИИ вычислительных комплексов на работу операторами-программистами! И уже работает для населения клуб информатики, где занимаются вместе дети и родители.

Как же ты отстал, журналист Щербаков, в своем профессиональном издании от передовой линии прогресса!

– Давайте сделаем публикацию под рубрикой «Школа и перестройка», – предложил я, – а главным в ней будет ваш рассказ.

На том и порешили. Мне осталось задать с полдюжины уточняющих вопросов и откланяться, пообещав принести текст через два дня.

Это были дни любопытной, живой работы. Я не раз говорил будущим журналистам, что, получив задание редакции, нужно постараться им увлечься. Без этого работа будет тяжкой, а главное, неинтересной читателю. В случае, о котором я рассказываю, моя заинтересованность была непритворной.

Но конечно, я ни на минуту не забывал о причине, которая побудила меня к знакомству с партийным начальником. Сообщив ему по телефону, что интервью готово, я поделился с ним своим глубоким огорчением из-за нехорошего решения брежневского райисполкома.

– Приходите, – сказал главный по району, – попробуем разобраться. Если не ошибаюсь, как раз сегодня исполком утверждает решение по дому на Пилюгина.

Я пришел, и он попросил своего сотрудника принести из райисполкома (тот находился в другом конце бывшего школьного здания, в котором помещалось высшее районное начальство) квартирное дело Климовой. А сам погрузился в чтение.

– А что, по-моему неплохо, – сказал он, дочитав последнюю страничку текста.

Затем развязал папочку с надписью «Климова», которая уже лежала на его столе, и стал внимательно читать все справки, копии и прочее, собранное в ней.

Не знаю, как сейчас оформляют членство в жилкооперативах (и есть ли они), а тогда, кроме внесения паевого взноса, советская власть требовала еще кучу «оправдательных» документов. Самой козырной, например, была справка о сумасшествии хотя бы одного из членов семьи. Без проблем в списки кооперативных жильцов проходили обладатели справок о раке или активной форме туберкулеза. Что до прочего, то тут всякие «МОЖНО» или «РАЗРЕШИТЬ» сопровождались перечнем всяческих условий и примечаний, по которым « можно » и « разрешить » запросто превращались в «низ-зя». Но зато и «НЕЛЬЗЯ» было снабжено таким всеобъемлющим списком изъятий, что любой Полыхаев (помните руководителя «Геркулеса» из «Золотого теленка»?) без малейших сомнений мог проштемпелевать любую бумагу любой своей резолюцией: «Не возражаю», «Согласен», «Провести в жизнь» – или «Что они там, с ума посходили?», «Не морочьте мне голову»… На крайний случай была еще и универсальная формулировка, которой очень охотно пользовался чиновный люд: «В порядке исключения».