Александр Щербаков - Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой

А заканчивалась публикация наставительным пассажем: «Не было, нет и, наверное, не будет детей, которые бы сами стали строить стену между собой и родителями, – это противоречило бы природе. Вся жизнь ребенка в семье до какой-то поры – это непрерывный штурм крепости, в которой засели взрослые, крепости, построенной нами нечаянно из нашей занятости, нечуткости, толстокожести, нелюбопытства к бурному миру детства. Счастливы те родители, чьи редуты рухнули под этим напором, кому удалось сдаться на милость победителя. Счастливы их дети».

Как вытекает из процитированного, ни себя, ни своих детей я не относил к категории счастливых. И вообще, видимо, сильно сомневался в наличии счастливых в семейном обиходе. Что, впрочем, ни на йоту не уменьшало истинность высказанной мысли.

С такого рода ценностями я приходил к Инге Преловской. Она, зная из предварительного телефонного разговора мою домашнюю докуку, не откладывая, сразу же читала текст. И задумчиво так, к примеру, говорила:

– Понимаешь, в завтрашнем номере нашему отделу отведено 210 строк…

– Ну и…

– Если тебя ставить, придется сокращать почти вдвое.

– Плохо.

– Тогда поставим на следующей неделе.

– Нет уж, лучше завтра. Все цитаты из писем давайте наберем нонпарелькой, а остальное сокращай сама. Я тебе доверяю.

Назавтра выходила статья, а послезавтра я уже получал желанное вспомоществование от главной правительственной газеты, как тогда величали «Известия».

Что было, то было. А еще была очень редко продажа книг из домашней библиотеки. И сдача бутылок, накапливавшихся на балконе (1 рубль 20 копеек – стандарт, 1 рубль 70 копеек – ноль семь, 70 копеек – четвертинка). А как обидна была ситуация, когда из последних сил допрешь две сумки тренькающей стеклопосуды до пункта приема, а там вывеска: «Бутылки не принимаются в виду ( именно так всегда было написано – «в виду», «в» отдельно ) отсутствия тары».

И все же не это бывало самым тяжелым, а случаи, пусть и нечастые, когда приходилось занимать деньги в долг. Галина о них, конечно, не знала.

Я хочу привести маленький рассказ Галины, нигде не публиковавшийся. Я случайно обнаружил его в нашем «архиве» между самиздатовскими машинописными копиями «Стихов» Гумилева и книги Галича про историю пьесы «Матросская тишина». В нем присутствуют документальные детали материального существования и дух нашего бытования 70-х годов. Рассказ называется «Замечательные мозги». Вот отрывок из него.

« Если то, чего я так хочу, случится, прошу приобщить этот рассказ к следствию.

(Из убедительной просьбы автора).

Одна замечательная актриса, известная своими трогательными придыханиями в речи, спросила как-то очень интимно в большом клубе:

– Скажите (придыхание), что главное для женщины (длительное придыхание)?

И в ответ на два почти равноценных по силе вскрика – «мужчина» и «труд» – нежнейшим, невероятным своим голосом ответила: «Нет, не то. Самое главное, как она выглядит».

Она умнейшая женщина – эта замечательная актриса. И я бы охотно, за любую цену взяла бы у нее уроки по этому вопросу. Потому что, если я покручусь дома чуть больше нормы – а кто ее, норму, знает, спросить бы у этой актрисы? – так я совсем не выгляжу. И на моем лице можно читать, как на плакате. И когда легла, и сколько выпила, и почему бегала, как бобик, от стола к плите, и что метала на стол с утра до вечера, и сколько было у меня людей.

И хоть метала я все с радостью, – я очень принимать гостей люблю, – мешки под глазами вроде хотят это опровергнуть. У них какая-то своя логика, от меня абсолютно не зависящая. Ну и бог, скажите, с ними! Было бы на душе покойно. Нo в том-то и дело, что мой плохой вид, мое неумение выглядеть привело к тому, что мне человека одного убить хочется.

Он – мой сосед по рабочим столам… Нy, не скажу, что он плохой, не скажу. Может, он даже все это по доброте. Нo до чего ж мне трудно пережить день, когда я плохо выгляжу.

<���…> Значит, захожу я… а он глазами в мои мешки – и ни слова. Сидит и смотрит… Неужели, думаю, опять начнет? А если начнет, то оправдают ли меня, если, изловчившись, я его все-таки убью пишущей машинкой. Встать бы на стол, поднять ее над его головой и ухнуть – чтоб мозги по стенкам. Вот честно скажу, мне его мозги по стенкам видеть хочется. Зацепились бы они за нашу наглядную агитацию и висели на извилинах. Роскошная картина.

– Значит, опять были гости, – говорит он торжествующе.