Модест Корф - Записки

Министерство государственных имуществ было образовано уже позже, в конце года; но Киселев получил портфель, как уже упомянуто, с самой минуты удаления Дубенского.

Позже Деллингсгаузена заместил князь Голицын, назначенный впоследствии статс-секретарем у принятия прошений.

Государь в такой степени обращал внимание на это дело, что приказал доносить себе о ходе его каждые две недели. За всем тем оно пролежало в V-м департаменте и в министерстве юстиции около года, а всего, от начала его до окончания, длилось более четырех лет.

Замечательно одно в этом решении: что не было заключено ни потребовать объяснения от министра финансов, каким образом он мог отдать Дубенскому такой участок земли, который сам, 8 месяцев перед тем, запретил обращать в частное владение, ни от вице-директора о том, почему допущены были им все умолчания и отступления, давшие делу о сем участке беззаконное направление. В естественном негодовании Совета против главного виновного, который для достижения своих целей употребил во зло нравственное свое влияние над подчиненными ему лицами, все относившееся не к нему лично было оставлено без внимания или обойдено.

Император Александр II, читавший эти записки, делал на полях свои замечания, которые и приводятся здесь в выносках. — Перед словом «пюпитром» он написал «бюро».

Император Александр II написал: «свинцовые раскрашенные».

Император Александр II написал: «Полтавского сражения».

Император Александр II написал: «Никогда об этом не слыхал».

Его высочество пожалован был в члены Государственного Совета собственным указом августейшего его родителя 16 апреля 1841 года, в день его бракосочетания, но не утром, а поздно вечером, так что это пожалование можно было считать как бы относившимся к следующему уже числу — дню рождения его высочества.

Впоследствии то же самое было в отношении и к прочим детям царским.

Князь Голицын после этого пожалования завел себе новые визитные карточки, которые показались всем немножко вычурными. На них напечатано было, без фамилии, просто: «Действительный тайный советник 1-го класса». Правда, что он в то время был один в этом чине, но все же титул его был не должностью, а только чином.

Император Александр II прибавил: «с государем наследником».

Император Александр II исправил: «в 1840 году».

Император Александр II прибавил: «и невестой государя наследника принцессой Марией Гессенской».

Император Александр II написал: «Это было общим обыкновением».

Император Александр написал: «Не помню».

Вместо слов «Преображенский офицер Вонлярлярский» император Александр писал: «Ив. Матв. Толстой и многие другие».

Император Александр зачеркнул слова «Золотую галерею» и написал «Гербовую».

Об этом будет говорено ниже.

Против этих слов император Александр II написал: «Все это действительно было; но выход был не потому отказан, а действительно по нездоровью матушки».

Император Александр II прибавил: «В первые годы царствования».

Император Александр прибавил: «По примеру Москвы».

Жена обер-церемониймейстера, урожденная Нарышкина, которой дом считался в то время одним из первых в нашем высшем кругу.

«14 декабря 1825 года». С.-Петербург, 1854.

Император Александр II написал: «Не совсем, ибо в самое тяжкое время войны просил увольнения от должности, на что ответ государя был получен уже после смерти графа Дибича и прочтен самим графом Толем, в присутствии незадолго перед тем присланного в армию графа Ал. Гр. Орлова».

Император Александр написал: «Не лесть, а беспристрастная справедливость, хотя честь последнего штурма во многом принадлежит графу Толю».

Я помню, что вскоре после того показывали в Петербурге панораму с объявлением в афишах, что она представляет «взятие Варшавы графом Толем»; но и афиши эти и самую панораму тотчас запретили.

В 1839 году, когда делались сборы к Бородинским маневрам и все лица, участвовавшие сколько-нибудь в славной Бородинской битве, особенно были туда приглашаемы, граф Бенкендорф в разговоре об этом в Петергофском дворце спросил Толя почти с удивлением: «А разве и вы туда собираетесь?» Я случился возле них, и Толь, отойдя от своего собеседника, излил мне все нервное свое сердце. «Вот, — сказал он, раскрасневшись, — как трактуют нас люди, которые сами не оставили по себе странички в истории; в Бородинском деле я, в чине полковника, был генералом-квартирмейстером всей армии и первый занял позицию, а спрашивают: собираюсь ли я на маневры; и кто же? Тот, кто был тогда ничтожным поручиком, кто сам, однако, считает долгом туда ехать и кому поручено заведовать приглашениями!»