Елена Клепикова - Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества

– Преподаватель вы, честно говоря, никакой, – отвечает ему Валентина Полухина, будущая мемуаристка и исследователь его творчества. Ее книги и мемуар Андрея Сергеева, пусть тот и считал себя Пигмалионом, а Бродского своей Галатеей, – самые-самые из книг о Бродском.

Адекватная с академической точки зрения, такая оценка его преподавательской деятельности не объемлет, понятно, незаурядной личности ИБ, который проявлялся на кафедре редко во всем своем блеске – чаще во всей своей нищете, а потому рядом с комплиментарными отзывами мы находим и весьма критические, на авторов которых яростно, грубо и бездоказательно обрушивается панегерист Лев Лосев в своей агиографии Бродского в ЖЗЛ. И то сказать: составители посвященных ему сборников и организаторы соответствующих семинаров и чтений приглашали к участию в них аристархов, а не зоилов.

Последние со своей ложкой дегтя проклевывались в индивидуальном порядке.

Почти 15-летний тенюре ИБ в Маунт-Холиоке более-менее сносно описан в очерке Константина Плешакова «Бродский в Маунт-Холиоке»

(«Дружба народов», 2001, № 3) – на основании бесед с коллегами и студентами ИБ. Стивом Биркертсом, Питером Виреком, Эдвином Крузом, Питером Скотто, Мэри Джо Салтером, Биллом и Джейн Таубманами и Джо Эллисом. С говорливыми Таубманами (неоднократно) и молчаливой Викой Швейцер (пару раз), самым близким здесь ИБ человеком, комментатор и сам виделся во время лекционных наездов в Пять колледжей и Массачусетский университет в конце 70-х – начале 80-х. Жили мы тогда с Леной Клепиковой в гостевом доме в Амхерсте и общались со всеми, кто так или иначе был связан с Россией (политикал департмент) и русской литературой (славик департмент) – от «последнего акмеиста» поэта Юрия Иваска до молодежного лидера Венгерской революции Ласло Тикоша, переквалифицировавшегося здесь в слависты. Плюс, конечно, рассказы самого ИБ о студентах и его студентов – о нем. Арина права: скорее, чем о конфликтах, можно говорить о физиологической несовместимости ИБ – не со студенчеством, а с американской демократией, которая нигде так наглядно не проявляется, как в колледжах и на кампусе.

Недостаток плешаковского отчета – в весьма приблизительном знании американской вообще и университетско-кампусной фактуры в частности. Случаются у него проколы и в русских реалиях: «Дом под номером 40 на Вулбридж-авеню находится в полукилометре от колледжа. Он был построен 250 лет назад – в середине XVIII века; по российскому счету – во времена Елизаветы и Екатерины. В этом смысле он ровесник ансамблей Росси». Ошибка здесь почти в целое столетие: главные санкт-петербургские ансамбли Росси созданы в 20—30-е годы следующего, XIX века. Понятно, что американских ошибок у Плешакова куда больше – от описания флоры и фауны Массачусетса до физиологии нравов университетской жизни. К примеру, на первой же странице он описывает визиты койотов к мусорным бакам: «Каждый визит вызывает сенсацию, и местная газета не преминет отвести койоту и соответствующему баку всю первую полосу – вне зависимости от того, что творится в Белом доме или на Балканах». Во-первых, койоты, один из звериных символов американского Запада, в Массачусетсе не водятся, специалисты по мусорным цистернам здесь – еноты и черные медведи. Во-вторых, Front Page (первая страница) любой американской газеты, где бы она ни выходила и какой бы у нее ни был тираж, традиционно состоит из дюжины материалов – местных, общенациональных и (реже) международных, которые продолжаются уже внутри газеты.

Несколькими строчками ниже о белках: «Здесь их не любят и относят к разряду крыс…» На самом деле здесь – в Америке – их любят и подкармливают, несмотря на запреты кормить диких зверей. К сожалению, на белок до сих пор охотятся и употребляют в пищу, что никак не скажешь о крысах, которыми брезгуют даже кошки.

Само собой, еще больше ошибок касаемо человеческого сообщества – в Америке в целом и в массачусетской долине, где расположены Пять колледжей, в частности. Мелочи, конечно, но они мешают отнестись с полным доверием к маунт-холиокскому очерку Плешакова. Человеческая фауна описана приблизительно, тенденциозно и бродскоцентристски – с точки зрения героя очерка, который жил в перманентном конфликте с любой человеческой средой, университетскую включая.

Пожалуй, это самое досадное – не фактические ошибки, а сам жанр панегирика, избранный Плешаковым для своего очерка, когда почти во всех описанных автором конфликтах он априорно на стороне своего героя. Спасибо и на том, что он эти конфликты описывает, а не замалчивает, как агиограф и аллилуйщик Лосев. Однако мифологический флер вокруг героя сильно мешает нормальному человеческому (и человечному) восприятию его злоключений в Массачусетсе.