Елена Клепикова - Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества

Мечта…» Я бы добавил применительно к Бродскому: Мечта Поэта.

Тем более, он был вхож в ее дом – наравне с другими. Сейчас поясню.

Спокойная, всегда позитивная, тонкая, остроумная, сердечная, дружелюбная, добрая, отзывчивая, приветливая, гостеприимная – вот именно, гостеприимная! – Белла была учительницей музыки и содержала у себя на дому музыкальный салон. Хотя встречалась с Бродским и на других территориях. Вот ее рассказики.

1959-й. В это время я была замужем за пианистом и композитором Виктором Лебедевым. Его друг, инженер Альберт Рутштей, сейчас он в Америке, пригласил нас в гости послушать стихи молодого поэта Оси Бродского. Все собрались на Моховой, в большой комнате с камином.

Почти без мебели. В центре – стол, на столе – ваза с яблоками, вокруг – стулья. Хозяин, его жена, пианистка Седмара Закарян, мы с Витей и пара из Харькова – рассаживались. Вошел Бродский.

Увидев меня, он воскликнул:

– О! Мы теперь можем организовать Союз рыжих!

Я – рыжая от рождения, и Альберт Рутштейн – рыжий.

Затем Иосиф подошел к столу и начал читать стихи. Он был взволнован и очень бледен. Меня поразило, как он читает. Это трудно передать.

Вдруг один из харьковчан взял из вазы яблоко и с громким хрустом начал его есть.

Иосиф остановился и сказал:

– Пожалуйста, без сопровождения…

И тут же у него из носа хлынула кровь.

Все всполошились, засуетились. Кровь уняли.

Иосиф продолжал читать.

Позже Виктор Лебедев вспомнил, откуда ему знакомо лицо Бродского: он, Виктор, был пионервожатым у Иосифа в классе.

Помню поездку к литератору Михаилу Мейлаху в Комарово в 1970 году. Иосиф пригласил меня и тебя – неужели не помнишь? – составить ему компанию.

Когда мы приехали, Миша провел нас в кабинет, а сам ушел, чтобы приготовиться к обеду. Иосиф стал листать толстый журнал.

Потом произнес: «Булгаков. Мастер и Маргарита».

Отложил журнал и стал метаться по кабинету. Туда-сюда, туда-сюда.

Подбежал к окну и воскликнул:

– Я хочу жить! дышать!

И пулей выскочил из дома.

Обед состоялся, но – без Иосифа.

Чтобы понять ситуацию, нужно знать, что отец Миши Мейлаха, знаменитый профессор-литературовед Борис Соломонович Мейлах, в разгар борьбы с космополитами за книгу о Ленине получил Сталинскую премию и на нее выстроил в Комарово шикарный особняк, именуемый остряками «Мейлаховым курганом», «Спасом на цитатах» и «Ампиром во время чумы».

Однажды у нас в квартире на Литейном раздался звонок. Я была дома одна, беременная, на девятом месяце. Пошла открывать. На пороге стоял Иосиф. Он протянул ко мне руки, его запястья были перевязаны.

– Вот, пытался… – пробормотал он.

Я очень испугалась. Что делать? Как помочь?

Налила Иосифу коньяка. В этот день в Ленинграде была угроза наводнения. Иосиф, просидев у меня минут пять, умчался смотреть на Неву.

Я бросилась звонить Вике Беломлинской. Вика и Миша тут же вызвонили еще кого-то. Кажется, физика Мишу Петрова, сели в его машину и поехали искать Иосифа. Они прочесывали набережные, но не могли его найти. Тогда в полном отчаянии они приехали на Пестеля.

К счастью, Иосиф оказался дома. Вика потом говорила, что Иосиф был насквозь мокрый и фыркал, как кот.

В те же годы две зимы подряд Иосиф жил в Крыму, в Гурзуфе, в доме, который ему любезно предоставила художница Зоя Борисовна Тимашевская, дочь известного нашего пушкиниста.

Оттуда я получила письмо от Иосифа.

В конверте была открытка с изображением громадной обезьяны, из Сухумского питомника, которая вцепилась в прутья клетки.

На обратной стороне – надпись: «Это я».

Ко мне на Литейный пришел необычайно возбужденный Бродский и сказал, что у него родился сын. Он попросил меня прогуляться с ним по аптекам, чтобы купить все необходимое для младенца.

День был яркий, солнечный. По Литейному до Невского мы шли пешком. Сначала зашли в книжный магазин «Лавка писателей», потом в аптеку на углу Фонтанки. Иосиф купил соски, рожки и всякую всячину.

Сказал:

– Я хочу назвать сына Андреем или Алексеем… Но если он будет грассировать, как я, то лучше – Алексеем.

Иосиф был горд и необыкновенно весел.

На Американской книжной выставке в Москве Бродского особенно поразил ксерокс. Вернувшись, он говорил о нем с восхищением и подарил мне сделанную на этом ксероксе копию рукописного оригинала стихотворения «Зимним вечером в Ялте».