Шли к своей базе долго, и до самого рассвета на палубе продолжался аврал.
Так встретили мы двадцать шестую годовщину Советской Армии.
Сдав «языков», разведчики получили заслуженный отдых. Но в тот день никому не хотелось расходиться по кубрикам. Я и Шабалин пошли на праздничный офицерский обед. Главный распорядитель за столом, тамада, поднял первый тост за разведчиков и их боевых друзей-катерников.
— Когда подводники топят вражеское судно, — сказал он, — мы преподносим им жареных поросят. Это стало традицией. Морских разведчиков положено угощать жареными языками. Но эти «сурте дьяволе» наловчились таскать столько «языков», что интенданты завопили: «Не можем, говорят, управиться! Замените языки другим блюдом!»
* * *
…«Сурте дьяволе» совершали рейды к берегам Норвегии до наступления весны.
В норвежских походах мы не имели потерь — сказалось возросшее мастерство морских разведчиков. Катера возвращались в базу с большим числом пассажиров, чем их было на борту, когда уходили в рейд, так как принимали еще захваченных «языков».
Адмирал флота поблагодарил нас за боевые успехи и подчеркнул три фактора, которые эти успехи обеспечили: скрытность, внезапность, дерзость.
Отряд получил короткий отдых, вслед за которым должна была начаться серьезная подготовка к новым, еще более серьезным операциям.
Уже миновало лето 1944 года. Наши войска очищали от оккупантов Украину, Белоруссию, перешли рубежи СССР на границах с Румынией, Польшей. Мы знали: скоро последует сокрушительный удар по северной группировке фашистских войск. Жители Северной Норвегии встречали первых советских морских разведчиков как вестников скорого освобождения от фашистской тирании.
До окончания круглосуточного полярного дня еще оставался значительный срок, и мне предоставили отпуск для поездки в Зарайск, к родителям, с которыми я не виделся более пяти лет.
На время отпуска я сдал дела лейтенанту Кокорину. В политотделе мне сказали, что скоро в отряд пришлют нового заместителя командира по политической части.
Иван Гузненков, высокий, худой, в короткой до колен, серой шинельке пехотинца, с солдатским вещевым мешком за спиной, шел к нам в отряд и еще в дверях столкнулся со старшиной первой статьи Иваном Поляковым. Лучше бы Полякова в тот день не назначали в наряд…
— Куда прешь, пя-хо-та! — преградил старшина дорогу Гузненкову. — С курса сбился? Не видишь, кто тут располагается?
— Отставить! — резко скомандовал Гузненков и чуть щелкнул каблуками. — Как фамилия?
Поляков смерил долговязого пехотинца недоуменным взглядом, но так и не определил, с кем имеет дело: с офицером или рядовым? Полевые погоны на куцей шинели пришельца были закрыты широкими лямками заплечного мешка.
— Фамилия моя? — на всякий случай выжидательно спросил Поляков. — А зачем, служба, понадобилась тебе моя фамилия?
— Не тыкайте, старшина, докладывайте по форме!
— Вот как? Нет, это очень даже интересно…
Иван Поляков уже начинал опасаться, как бы не влипнуть в неприятную историю с этим странным пехотинцем. Но Поляков в тот день находился во внеочередном наряде и готов был на ком угодно сорвать свою злость. Полякову было скучно, и, наперекор здравому смыслу, верный своей дурной манере, он продолжал форсить. Сначала демонстративно небрежно прикоснулся двумя пальцами к блином сидевшей на голове бескозырке, а большим пальцем тут же ловко сдвинул бескозырку на правое ухо, вздыбив при этом свой чуб. Пружиня на ногах, Поляков стал вызывающе поводить широченными плечами, явно желая обратить внимание незнакомца на свой бледно-голубой, выцветший воротник, в разрезе которого чуть виднелась полосатая тельняшка.
Ох, уж эти специально взваренные в содовой воде матросские воротники! Глядя на обладателя такого воротника, неискушенный человек может подумать: «Вот бывалый моряк! Не раз, должно быть, соленая морская волна обдавала такой воротник, а крепкий ветер сушил и трепал его. Вот почему некогда голубой, он стал почти белым». Поляков никак не предполагал, что стоявший сейчас перед ним пехотинец в кирзовых, с короткими голенищами сапогах, с мешком за плечами служил на флоте не меньше, чем любой разведчик нашего отряда. Вид травленого матросского воротника напоминал Гузненкову шалости и наивные проделки тех лет, когда он сам был «салажонком» — так иногда старый моряк называет юнца на флоте.
Читать дальше