Виктор Песиголовец - Лицо порока

Удары судьбы порой бывают настолько сильными, что от душевной боли человек способен потерять рассудок…

Я сижу в пустой двухкомнатной квартире на недостроенной улице Новокузнецкой. Я снял эту квартиру у одной старушки для того, чтобы было где, когда понадобится, спрятаться от мирской суеты. Здесь ведь никто меня не потревожит: ни семья, ни мои женщины, ни друзья-приятели. Я прихожу, варю кофе и сижу у окна, отдыхая от надоевших мыслей и эмоций. Я живу в этих стенах совершенно другой жизнью. Мне уютно и спокойно на душе.

Но сегодня я пришёл сюда умереть.

Я сижу у окна в гостиной, пью чёрный кофе, курю свои вонючие сигареты и смотрю сквозь пыльное стекло на уродливо-сумрачную улицу. На подоконнике ждёт своего часа старенький пистолет, подаренный мне несколько лет назад приятелем из военкомата. Пистолет заряжен, предохранитель снят.

Прошлой ночью произошло ужасное. Порвал с жизнью очень дорогой мне человек. Только теперь, когда его нет, отчётливо понимаю, что он для меня значил и как я перед ним виноват.

…Хайяле родилась в Баку. Василий — один из моих приятелей — просто похитил её у брата. Хайяле и Эльман жили в одной квартире. Снимали, как все азербайджанцы, приехавшие на заработки в Украину. Эльман очень опекал Хайяле. Но Васька втёрся в доверие, приспал его бдительность и украл.

Он поселил девушку в доме приятеля, отчалившего искать счастье в Подмосковье. Она побивалась, плакала, но потом смирилась. И хотя Хайяле была почти на двадцать лет моложе невзрачного и вечно хмельного Василия, мне показалось, что она его полюбила.

Эльман искал её. Но, ясное дело, не с помощью милиции. Он просто боялся обращаться в органы правопорядка. Ведь сам-то жил в стране фактически нелегально. Даже паспорта настоящего не имел.

Эльман как-то пришел ко мне. Потоптался у порога, повздыхал и нерешительно спросил:

— Как ты думаешь, Хайяле жива?

— Конечно, жива, — веско ответил я. — И счастлива.

Он посмотрел на меня взглядом ребенка, в одночасье потерявшего всех родных. В этом взгляде было многое: боль, тоска, отчаяние, безысходность.

— У нас в Азербайджане иногда крадут невест, — произнес Эльман печально. — Но чтобы в Украине…

Я развел руками:

— И здесь, дорогой, случается.

Он схватил меня за плечи, затряс.

— Ты что-то знаешь?

— Знаю…

— Говори!

Я участливо заглянул в карие глаза азербайджанца, источавшие влагу и надежду. Заверил, чтобы подбодрить:

— У Хайяле все в порядке.

Эльман опустил голову, задумался.

— Как я ее теперь выдам замуж, опозоренную? — упавшим голосом спросил он. — Что скажу матери?

— Мы поможем тебе выдать сестру замуж за хорошего человека, — великодушно пообещал я. — Не переживай!

— Кто это, мы? — с недоверием уточнил Эльман.

— Мы, твои приятели.

— Ладно! — смирился он и, поникший, как обмороженный цветок, медленно потащился прочь.

Каждый вечер Васька пропадал у Хайяле. Она предугадывала все его желания, стараясь угодить. Часами что-то стряпала на кухне и кормила, кормила…

Естественно, она не работала. Но, не разгибая спины, вкалывал Васька. Каменщиком на стройке. Кроме этого, почти каждый выходной подрабатывал на заводской свалке — добывал полезные отходы ферросплавного производства. Ваське нужно было содержать многочисленное семейство. И Хайяле. Ну, может, не только одну Хайяле. Васька слыл большим бабником.

Я приходил к ним часто и запросто, в любое время суток. И не имело значения, спят они или нет, дома или куда-то ушли. Ключи от квартиры Хайяле всегда лежали в моём кармане. Я приходил, пил у них водку, веселил их анекдотами. Когда Васьки не было, мы сидели с Хайяле вдвоём. Она просила рассказать что-нибудь забавное и, слушая, заразительно смеялась. Я никогда не забуду этот смех — заливистый, будто звон серебряного колокольчика. Вот только не вязался он с выражением чудных глаз девушки. Приглядевшись повнимательнее, в них можно было заметить детскую растерянность и смятение.

Вчера поздно вечером, изрядно подгулявший, я решил завалиться к ним отдохнуть. В окнах свет не горел. Чтобы не потревожить хозяев, я тихо отпер дверь своим ключом. Вошёл. На столе в кухне, как всегда, было полно жратвы. Васькиной любимой жратвы. Я сел покушать и выпить.