Виктор Леонов - Лицом к лицу

Командиром отряда назначили капитана Инзарцева, — он и послал Радышевцева с Дамановым проведать нас.

— Ждем большого пополнения! — это была последняя новость, которую передали нам друзья.

Мотовилин и я лежим в одной палате. У Мотовилина легкое ранение. Взлохмаченный и небритый, в длинном до пят халате, Мотовилин ходит из угла в угол и нещадно ругает себя за то, что согласился эвакуироваться в госпиталь. Мне обидно, что Степана выпишут из госпиталя раньше меня и я останусь здесь один.

Я тоже не бреюсь, даже не причесываюсь. Злясь на себя, зачем-то рассказываю Степану, как можно ошибиться в человеке и какой, например, славной девушкой оказалась Ольга Параева. Степан, конечно, не понимает меня. Поскольку мы находимся в госпитале, он тут же ставит свой «диагноз»:

— Виктор, ты начинаешь портиться. Тебе вреден постельный режим. Как только меня выпишут, смазывай раненую пятку. Я тебя подожду у ворот госпиталя.

Время тянется бесконечно долго, и свет нам не мил. Если, вспоминая былое, я решил все же говорить о днях, проведенных в госпитале, то лишь потому, что они связаны с Добротиным, которого вскоре туда привезли. Много часов скоротали мы в беседах с майором. И эти беседы запомнились надолго.

Майора положили в палату тяжелораненых. Узнав об этом, мы обманули бдительность сестры и вскоре оказались у дверей этой палаты, но столкнулись с дежурным врачом.

— Что сие значит? — строго спросил он. — Кого вам нужно?

— Майора Добротина! — выпалил Степан, и это нас спасло. Майор услышал знакомый басок разведчика.

— Пропустите их, доктор, — попросил майор дежурного врача.

— Пять минут! — строго объявил доктор и, хмуро посмотрев на нас, ушел.

Мы юркнули в палату.

Майор полулежал на высоко взбитых подушках. Он как-то удивленно смотрел на нас, потом угрожающе поманил указательным пальцем.

— Садитесь, раз это вы!.. Что с тобой? — спросил он Степана.

— Пустяки, царапинка. Боюсь, товарищ майор, что тут по-настоящему заболею.

— Так… Как ваша нога, Леонов?

Я поморщился и сказал, что врачи грозят продержать меня в госпитале около двух месяцев.

— Ух ты! — облегченно вздохнул майор, — А я как увидел вас — испугался!

Мы со Степаном недоуменно переглянулись.

— Что за вид? — строго спросил майор и окинул нас осуждающим взглядом. — Обросшие, растрепанные! Как же мне сказать врачу, что вы — морские разведчики? Не поверит… Хотите быстрей выписаться — следите за собой! Не раскисайте. Чтобы не сердить врача, — он посмотрел на часы и, хотя положенные пять минут еще не истекли, решительно сказал: — Давайте на этом кончим. А вечером обязательно приходите ко мне. Идет?

Мы с радостью согласились и поспешили к выходу.

Вечером, тщательно побрившись и освежившись одеколоном, застегнув халаты на все пуговицы, мы явились к майору, а покинули его палату лишь в час отбоя. Потом уже каждый день наведывались к нему. Майор знал, что в строй вступит не скоро, и уж во всяком случае в разведке по тылам врага ему не доведется бывать. Может, поэтому он и говорил с нами о том, что считал крайне важным.

— Почему я не наказал Белова и других паникеров? — повторил он вопрос, заданный ему однажды Степаном. — В самом деле — почему? — Он так искренне удивился этому, что я решил поругать Степана за то, что тот вспомнил этот неприятный случай из жизни отряда. — Ну, слушайте…

Майор поправил подушку и чуть прикрыл глаза, будто силясь что-то вспомнить.

— В ваши годы я уже немало повоевал и все-таки однажды чуть не праздновал труса… Вот тогда-то я и узнал истинную цену самообладания в бою. Для разведчика это особенно важно.

Меня с взводом курсантов выслали в разведку — Юденич тогда наступал на Питер. После ночного поиска расположились мы на отдых в небольшой рощице. Отпустили подпруги, дали коням корму, сами начали подкрепляться. И тут прискакал высланный на опушку рощи дозорный с паническим криком: «Беляки! Целый эскадрон вытянулся из села. Нас окружают!..» Курсанты бросились к коням, уже кой-кто, забыв подтянуть подпруги, болтается с седлом под брюхом лошади. И смех и горе! Сам чуть было не сорвался с места… И вот это «чуть» до сих пор простить себе не могу. Выскочили бы мы врассыпную из рощи и — как зайцы на борзых! Но я взял себя в руки и приказал всем спешиться.

Надо вам сказать, что село было от нас в пяти километрах, а противник вряд ли мог знать о нашем присутствии именно в этой рощице — таких рощиц кругом много, и окружить нас было не так-то просто. Но у страха глаза велики. Когда теряешь самообладание, то уже мысли скачут вкривь и вкось. «Ты что панику разводишь?» — закричал я на дозорного. «Своими глазами видел!» — убеждает он меня.