Вячеслав Веселов - Угол опережения

В 1975 году в курганском депо списали последний паровоз. Это была грустная церемония. Старые машинисты не скрывали слез. Они прощались с паровозом, как с верным другом. С ним уходила большая часть их жизни и целая эпоха в истории транспорта.

Паровозы, на которых Блинов начинал работать, давно сгорели в мартенах, а другие, те, на которых он поставил так и не перекрытые никем рекорды, еще, быть может, стоят где-нибудь в тупиках и резервах.

Что же осталось?

Остались и пребудут в памяти любовь и преданность технике, воспоминания об искусной работе, опыт, творческое горение, огонь человеческий.

Из родного села Вялсы десятилетнего Ивана отдали «в люди», в чайную купчихи Анисимовой. Блинов и сегодня помнит, как ранним утром они пришли с матерью в Сасово, как шагали безлюдной улицей; помнит сизый самоварный дым во дворах, теплый хлебный дух над пекарней, резкий запах дегтя и сапожного товара из открытых дверей лавки Кильдинова…

Про Сасово той поры в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона можно прочесть следующее:

«Издавна значительный торговый пункт с еженедельным базаром. Торговля хлебом и в особенности пенькою. Центральный рынок для сбыта пеньки. Большое производство веревок, канатов и трепание конопли. Канатные изделия имеют большой сбыт на суда, плавающие по Оке, Волге и другим рекам. Отсюда все ближайшие сельские местности снабжаются нужными для потребления привозными товарами…»

Сасово тщилось походить на город, но оставалось все тем же скопищем одинаковых серых домишек, унылые ряды которых лишь кое-где разрывались каменными особняками богатых хлеботорговцев. На улицах, вдоль дощатых заборов, росли лопухи и лебеда, рылись в пыли куры, сонно ворковали жирные голуби; дремали глухие, заросшие травой переулки.

Жили в Сасово домоседно и ставни закрывали рано. Вечерами люди исчезали в домах или сидели на лавочках у ворот. Бабы грызли подсолнухи, судачили. Иногда к ним выходил мужик с цигаркой, лениво встревал в разговор или, покуривая, прислушивался к далекой гармошке.

На базарной площади стояло длинное строение, похожее на сарай и называвшееся «павильоном». В нем размещались кинематограф и фотоателье, где сасовские обыватели снимались на фоне райских птиц и бумажных роз. В рамке под стеклом висела фотография местного телеграфиста:

«Портреты и художественные снимки. Цены умеренные».

В кинематографе показывали «Знак Зорро» и другие картины. Чаще всего это были непонятные истории про непонятную жизнь нарядно одетых господ. Где они жили и почему смеялись или рыдали, Иван не мог уразуметь. Мигающие надписи на мутно-желтом экране ничего ему не говорили.

Он уходил с мальчишками на станцию.

Это была самая большая радость — ходить на станцию смотреть паровозы. Иван стоял в толпе сверстников, вдыхая едкий запах гари и слушая перебранку машинистов. Народ на станции был особенный — кондуктора, механики, сцепщики. И бранились они иначе, не так как гости в чайной — с достоинством, служебными голосами. Пробегал озабоченный обер-кондуктор в мундире и со свистком на шнурке.

Сначала Иван глядел на машины издали, а потом с теми, кто посмелее, перебирался к будке смазчиков. Там паровозы были совсем рядом, он даже слышал их дыхание. Огромные, маслянистые, жаркие, с тусклым блеском медных частей — таинственные машины из неведомого мира. Особенно нравились Ивану паровозы на воле, среди полей. Когда он ходил к матери в деревню, то обязательно останавливался на горбатом переезде, у мостика со шлагбаумом. В томительной пустоте летнего полдня тревожно гудели провода, рельсы убегали в разлив колосящейся ржи, на них лежал голубоватый отсвет высокого неба. Паровозы появлялись неожиданно. Черные эти машины внушали ужас и восхищение, когда с ревом проскакивали переезд, оставляя за собой космы дыма и дробный перестук колес…

Он продолжал думать о паровозах по дороге домой. Станционная слобода спала, лишь вяло тявкали во дворах собаки, да кое-где сквозь запертые ставни сочился мутный свет керосиновых ламп. За спящими домишками, в просвете улиц мелькали окна поезда: на станции Сасово скорые не останавливались. Должно быть, они торопились туда, где шла война. О ней нынче много толковали в чайной. Племянник Кильдинова, вернувшийся из Галиции по ранению, рассказывал мужикам про австрийцев и генерала Брусилова. Мужики наперебой угощали солдата. Он быстро пьянел, замолкал надолго и вдруг поднимался с бледным перекошенным лицом и зло оглядывал чайную.