Пантелеймон Кулиш - Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 1

Далее две с половиною строки зачеркнуты несколько раз чернилами, сквозь которые можно прочитать только: "шлите мне в..." - Н.М.

Для "Денницы". - Н.М.

Эта песня начинается так

Подлинник этого воззвания найден по смерти Гоголя в его чемодане, остававшемся в квартире Жуковского, за границею. Он написан на полулисте самой простой писчей бумаги, с немногими помарками, которые все и означены мною под цифрами, внизу страниц.

Т. е. о Киеве. Гоголь употребляет полонизм.

Все это лакомства малороссийских простолюдинов, кроме воздуха и глив (баргамот). Гоголь вспомнил язык диканьского пасичника. - Н.М.

Ни гадки, с малороссийского, значит - ни помышления. - Н.М.

Т.е. издание песен Вацлава з Олеска. - Н.М.

Это - лицо, получившее в Киевском университете кафедру всеобщей истории, которой искал Гоголь. - Н.М.

"Книга Наума о великом Божием мире", изданная около того времени г. Максимовичем для простонародного чтения.

Здесь употреблено Гоголем одно из тех слов, которые он называл "крепкими". - Н.М.

Намек на известные привычки Ивана Никифоровича: "Извините, что я перед вами в натуре". См. "Сочинения Н. Гоголя", т. II, стр. 402. Изд. 1-е.

Опять крепкое, очень крепкое словцо. - Н.М.

Припоминаю читателю стих Пушкина

"Душевных наших мук не стоит мир..." - Н.М.

Из его рассказов Гоголь заимствовал много красок для своего "Тараса Бульбы", например: степные пожары и лебеди, летящие в зареве по темному ночному небу, как красные платки. - Н.М.

Дело идет о "Ревизоре". Другая пьеса, о которой он упоминает дальше, вероятно - "Женитьба".

Это были "Арабески". - Н.М.

Из народной комической песни:

Ходыть гарбуз по городу,

Пытаецця своего роду... - Н.М.

Гоголь забыл, что употребил слово журнальца в единственном числе. Это показывает, что он отправлял свои письма не перечитывая. - Н.М.

После этого ясно, с каким чувством Гоголь влагал в уста своему Городничему (в "Ревизоре") слова: "Зато вы в Бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите, а я по крайней мере в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви"; или: "Что ни говори, а добродетель выше всего на свете". - Н.М.

Впоследствии эта комедия названа "Женитьбою".

Вторая половина фамилии подскоблена, и осталось только Гоголь и тире.

Средние листы этой повести сперва предназначены были автором для заметок для какой-то комедии. На одном из них написано: "Комед<���ия> Матер<���иалы> общие. Старое правило: Уже хочет достигн<���уть>, схватить рукою, как вдруг помешательство, и отдалены желанные предметы на огромное расстояние. Как игра в накидку, и вон азартная игра". На другом: "Матер<���иалы> частн<���ые>. Не понимает и толкует по-своему в роде метафизическо-математическом".

Точки означают непрочитанные места. - Н.М.

Пьеса эта напечатана в шестом томе "Сочинений Гоголя", недавно изданном Н.П. Трушковским.

Внизу страниц обозначены у меня помарки.

Недалеко от старого Никольского монастыря с одной и Царского сада с другой стороны.

"Не унынию должны мы предаваться при всякой внезапной утрате, - говорит он в своем "Завещании", - но оглянуться строго на самих себя, помышляя уже не о черноте всего мира, но о своей собственной черноте. Страшна душевная чернота, и зачем это видится только тогда, когда неумолимая смерть стоит пред глазами?" ("Выбранные места из переписки с друзьями", стр. 9).

Memoirs of the Life of Sir Walter Scott, by Lockhart. Paris, 1838; vol. I, p. 14.

Вот как рассказывает Вальтер Скотт, в своей автобиографии, о своей страсти к народным песням:

"В числе важных умственных приобретений этого времени (т. е. когда ему было тринадцать лет) было то, что я узнал "Памятники старинной поэзии", епископа Перси. Так как я с самого детства пристрастился к легендному складу идей, и только по скудости материалов и грубости тех, которые были у меня в руках, отрывался от легенд к другим умственным удовольствиям, то можно вообразить, но нельзя описать, с каким восторгом я увидел пьесы, подобные тем, которые были забавою моего детства и все еще оставались втайне Далидою моего воображения... Летний день проходил для меня так быстро, что, несмотря на свежий аппетит тринадцатилетнего возраста, я забыл об обеде; меня принялись искать с беспокойством и нашли пресыщающегося умственной моей трапезою... С тех пор я надоел своим школьным товарищам и всем, кому была охота меня слушать, трагическими выдержками из баллад епископа Перси. Я воспользовался первою возможностью скопить несколько шиллингов, которые попадали в мои руки не очень часто, чтобы приобресть собственный экземпляр этой бесценной книги, и не думаю, чтобы какую-либо книгу читал я в половину так часто и с таким увлечением". (Ibid., vol. I, pp. 21-22.)