Василий Ливанов - Путь из детства. Эхо одного тире

У отца хватило денег на маленький опель «Кадет». Думаю, что Громов покупал свой «Кадет» в том же гараже.

Отец машину не водил, мама тоже. Но генерал Карманов разрешил и эту проблему. К гаражу была приписана группа военных водителей, перегонявших машины из Германии. Когда гараж переполнился, водители оказались не у дел. Многим из них оставались считаные недели до демобилизации. Вот одного из таких шоферов, старшину Гущина Петра Павловича, человека замечательного, генерал откомандировал поработать у народного артиста.

Гущин, уже не молодой человек, был рад-радешенек: оказался в домашней обстановке.

Помню такой разговор между отцом и Гущиным:

«— Петр Павлович, генерал сказал, что там у вас в гараже шоферов пруд пруди.

— Борис Николаевич, а этих генералов у нас, так сказать, культурно выразиться, — до хрена!»

Моя красивая мама, Евгения Казимировна, всегда ревностно следила за модой и неуклонно ей следовала. Можно сказать, что жена прославленного артиста Бориса Ливанова всегда была одной их самых модных дам Москвы.

У нее был безупречный художественный вкус, и она очень гордилась тем, что в молодости успела побывать на курсах у знаменитой модельерши Ламановой.

В эвакуации было, конечно, не до модных ухищрений. Но когда вернулись в Москву и московская жизнь как бы началась заново, мама решительно занялась собой. И прежде всего перекрасила свои темно-русые волосы, превратившись в блондинку по примеру киноактрисы Марлен Дитрих, законодательницы моды тех лет. И прически модные дамы делали а ля Марлен Дитрих.

В нашем доме появилась пожилая женщина, которая вместе с мамой перешивала довоенный мамин гардероб, стараясь подогнать старые платья под требования новой моды.

Женщину звали Анна Лаврентьевна. Я называл ее Аля-Але, и вслед за мной все в нашей семье стали называть ее этим ласковым прозвищем, на которое она охотно откликалась.

Аля-Але жила одиноко, у нее была крохотная комнатка в общей квартире где-то в районе Арбата, но фактически она целые дни проводила у нас. В свободное от шитья время сочиняла стихи. Одно стихотворение я запомнил:

Многие женщины тогда курили, это вошло в моду. Моя мама решила и здесь не отставать от моды, стала брать у отца папиросы и пробовать курить. У нее плохо получалось: надрывно кашляла и изжевывала папиросный мундштук до самого табака. Еще она решила учить английский. Несколько раз из Москвы приезжал учитель с аккуратной бородкой и занимался постановкой английского произношения. Мы с Наташей прозвали его «Эр-мяу», а отец называл эти уроки «Второй фронт».

И наконец, мама решила сама водить машину. Инструктором был Гущин. После второй пробной поездки мама врезалась в столб ворот. Гущин был бессилен помочь.

Все это произошло на глазах у отца, и он вынес свой приговор:

— За руль — ни-ни, папиросы у меня больше не таскать, английский подождет.

Как ни странно, мама послушалась.

В Удельной был маленький пруд, в котором все купались, пока кто-то не пустил слух, что в воде пруда 45 процентов мочи.

Купаться тут же перестали.

За прудом было болото, поросшее кустарником. Поговаривали, что на этом болоте обитает «ничейный» козел. О его нападении на людей ходили легенды. Как-то я забрел на край болота и вижу — вот он! Грязно-белый, лохматый, здоровенный.

Над крутым лбом торчат рога. Козел меня заметил и удрал в кустарник. Когда я об этом рассказывал, мне никто не верил.

На соседней даче жила большая семья, много детей. Семья была очень интеллигентная. Старшим из детей был Макс — главный всезнайка. Он носил брюки на подтяжках и перед нами, младшими, «задавался».

В Удельное частенько наведывался мой дед Николай Александрович. Иногда оставался ночевать. Каждый свой приезд дед Коля обязательно играл со мной в шашки, и каждый раз обыгрывал. Да еще и подтрунивал надо мной: «А вот эту шашку я возьму за фук». Это когда прозевал ход с «поеданием» шашки партнера. Или: «А сейчас я тебя запру в сортире» — такая шашечная комбинация, при которой твоя шашка остается на доске, а ходить ею ты не можешь.

Первое время сплошные проигрыши и дедовские комментарии к игре доводили меня до слез. А дед только посмеивался.

Скоро я понял, что слезами тут не поможешь, стал сосредотачиваться над шашечной доской, и — ура — я выиграл у деда! Потом еще раз выиграл, еще… И, наконец, мы игру в шашки забросили.