Василий Ливанов - Путь из детства. Эхо одного тире

Когда на Марию обрушилась эта новость, она, никому не сказав ни слова, выложила на столик у кровати все драгоценные безделушки, которыми одаривал ее незадачливый любовник, оделась потеплее и сбежала прочь из имения. Хорошо различимая дальняя дорога вела в Орел, по ней и направилась несчастная девушка. Думала ли Мария о том, как дальше сложится ее жизнь? Вряд ли. Она хотела только одного: как можно дальше уйти от того проклятого места, где она пережила подлое предательство любимого ею человека.

Но провидение сжалилось над Марией и послало ей другого Федора.

Время шло. В одно погожее весеннее утро тяжелые дубовые ворота подворья распахнулись, и въехала княжья охота. Доезжачие, верхом на резвых конях, своры борзых, а впереди на высоком седле молодой князь — Федор Оболенский.

Хозяин спустился с крыльца навстречу незваным гостям.

— Эй, мужик! — крикнул князь Федор. — Я знаю, что у вас тут наша Мария. Скажи хозяину, чтобы привел ее.

— Слушаюсь, барин, — ответил Федор, поклонившись, и ушел в дом.

И вот уже перед княжьей охотой полукругом выстроились мужики с ружьями наготове. И в центре этого полукруга — Федор Иванов.

— Я тут хозяин, — сказал Федор, — убирайся, князь, с моего двора! А не уберешься — убьем!

В тишине слышно стало, как позванивают конские удила, да отфыркиваются, переминаясь с ноги на ногу, кони.

Оболенский недолго думал. Он развернул коня, махнул доезжачим рукой, и его охота выехала с подворья.

А когда ворота закрылись, раздался душераздирающий женский крик. Мария все, что происходило, видела в окно. Она упала, потеряв сознание, у нее случился выкидыш.

И снова ее спасли. Но пережитое потрясение вернуло ей память.

И наступило утро светлого летнего дня. Женщины очень рано подняли Марию с постели, принесли высокое зеркало и стали ее наряжать. Она не возражала, а только смеялась, когда ее одевали в шелковое длинное платье, новые туфельки, просили примерить тяжелые золотые серьги. А когда Мария любовалась на себя в зеркало в новом чудесном наряде, вошел Федор Иванов. Он выглядел очень непривычно: во фраке, белой жилетке, лакированных туфлях. Бороду Федор сбрил и причесан был по моде.

— Мария, — сказал Федор, — я прошу тебя быть моей женой. В церкви нас с тобой уже ждут.

Конечно, Федор Иванов знал о беременности Марии. Но нельзя сомневаться в том, что, если бы она родила, он бы принял ребенка как родного. Ведь он был убежден, что Мария послана ему Богом, и любил ее всем сердцем.

Мария родила Федору одиннадцать детей. Из них только одну девочку. Она родилась десятой, ей дали имя Мария в честь матери, а в семье называли «Марусей».

Самым младшим был сын Миша. В своей единственной дочери Марусе Федор души не чаял. Эта любовь еще усилилась после того, как Мария ушла из жизни вскоре после рождения младшего ребенка. Видно, Маруся напоминала Федору его любимую жену.

Вот одно из детских воспоминаний Маруси:

— Отец дал мне денежку и послал в лавку, велел купить четверть аршина фитиля для свечей. Мне было лет девять, я бежала по дороге вприпрыжку и все нараспев повторяла: «Четверть аршина фитиля, четаршинафитля…» — и так без остановки.

Когда я вошла в лавку, то не смогла произнести ни слова. То, что я должна была сказать, показалось мне такой бессмыслицей, такой глупостью! Ну как скажу: «четаршинафитя». Меня ведь засмеют.

И пошла домой из лавки ни с чем.

По дороге через заборы свисали ветви вишневых деревьев со спелыми ягодами. Я срывала ягоды и складывала их за пазуху своей кофточки. Пришла. Отец спрашивает:

— Купила?

— Нет, — говорю.

И получила подзатыльник. Упала ничком. Спелые вишни раздавились, на полу подо мной — красный сок.

Отец увидел, и как закричит на весь дом:

— Что я наделал!!! Я Марусю убил!!!

Все домашние сбежались на крик. Я, конечно, вскочила, а отец долго не мог прийти в себя. Зато потом меня пальцем тронуть боялся.

Жизнь семьи Федора Иванова, моего прадеда, завершилась трагически.

Всех своих сыновей, одного за другим, Федор определял в военные училища. Они надолго оставляли отчий дом, проходили обучение, становились офицерами. В семье был заведен обычай: на Пасху все съезжались к отцу домой. Крахмальной скатертью накрывалась длинная дощатая столешница, на которой расставлялись пасхальные угощения и напитки. Пятеро с одной стороны стола, пятеро с другой. Во главе стола — сам хозяин. Маруся всегда стояла за спинкой его стула, следила, что еще нужно подать, что унести. Со временем старшие сыновья стали приезжать с женами.