Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

«27 октября 1922 года в Берлине, в кафе Ландграф, на докладе Шкловского „Литература и кинематограф“, во время прений, при упоминании имени Горького, Маяковский встал и громовым голосом объявил, что Горький – труп, он сыграл свою роль и больше литературе не нужен. Горький никогда не мог забыть этого».

Хотя Горького из Советской России официально никто не высылал, он, вроде бы, уехал сам, добровольно, чтобы заняться сбором пожертвований для голодавших россиян. Но жил он изгнанником, ощущая острую нехватку денег (львиную долю горьковских гонораров Мария Андреева переправляла в Советскую Россию). Поэтому реплика Маяковского больно ударила по самолюбию писателя.

В тот момент в Германии проживали не только беженцы из России. Были там и советские граждане, сумевшие разбогатеть благодаря объявленной большевиками новой экономической политике. О них Маяковский упомянул в очерке «Сегодняшний Берлин»:

«Целый Вестей (богатая часть Берлина) занят чуть ли не одними этими русскими. Даже центральная улица этого квартала Курфюрстендам называется немцами – "Нэпский проспект "».

15 ноября в берлинском Шубертзале обучавшиеся в Германии молодые россияне организовали вечер, на котором выступил и Маяковский. Газета «Накануне» привела такие его слова:

«"Быть русским поэтом, писателем можно только живя в России, с Россией. Пусть не думают въехать в Москву на белом коне своих многотомных произведений засевшие за границей авторы"…

Многочисленная аудитория со вниманием и бурными восторгами отнеслась к поэту».

И тут Маяковского потянуло вдруг съездить в страну, о которой раньше даже речи не заходило. У Лили Юрьевны, как мы помним, с её поездкой из Риги в Лондон ничего не получилось. Маяковский же оказался более удачливым.

Александр Михайлов:

«Дягилев, выдающийся антрепренёр, театральный деятель, возглавлявший русский балет на Западе, человек с широкими связями, помог оформить визу, и 18 ноября Владимир Владимирович поехал в Париж».

Тот же эпизод Аркадий Ваксберг описал гораздо веселее:

«Маяковский осмелился, никого не спросясь, из Берлина поехать в Париж. Подбили его Сергей Дягилев и Сергей Прокофьев, с которыми он встретился несколько раз в Берлине. Пошёл во французское консульство за визой и, как ни странно, её получил: помог Дягилев, у которого были большие связи. Лили почему-то с ним в Париж не поехала. Так рвалась, так стремилась – и вдруг… Не потому ли, что не имела инструкций!»

Как известно, хорошо сформулированный вопрос уже содержит в себе какую-то толику ответа. Вопрос Ваксберга – из той же категории. Конечно же, у Лили Юрьевны была какая-то другая «работа», какое-то иное «задание», в которых поездка во Францию не предусматривалась. Поэтому никаких «инструкций» на эту поездку она и «не имела».

А что делал во Франции Маяковский?

Уезжая из Берлина в Париж, он отправил Рите Райт открытку:

«Эх, Рита, Рита, учили Вы меня немецкому, а мне – по-французски разговаривать».

Под этими словами – подпись: сначала – перечёркнутая попытка изобразить готическое «Ш», потом – латинскими буквами «Schuler » («Шюлер»), «ученик».

В очерке «Париж (Записки Людогуся)» Маяковский потом напишет:

«После нищего Берлина – Париж ошеломляет.

Тысячи кафе и ресторанов. Каждый даже снаружи уставлен омарами, увешан бананами. Бесчисленные парфюмерии ежедневно разбираются блистательными покупательницами духов. Вокруг фонтанов площади Согласия вальсируют бесчисленные автомобили (кажется, есть одна, последняя, лошадь, – её показывают в зверинце)… Ламп одних кабаков Монмартра хватило бы на все российские школы…

Не поймёшь! Три миллиона работников Франции сожрано войной. Промышленность исковеркана приспособлением к военному производству. Области разорены нашествием. Франк падает (при мне платили 69 за фунт стерлингов). И рядом – всё это великолепие!

Казалось бы, для поддержания даже половины этой роскоши – каждый дом Парижа надо бы обратить в завод, последнего безземельного депутата поставить к станку.

Но в домах, как и раньше, трактиры.

Депутаты, как и раньше, вертят языками».

Страна, которую с таким удивлением описывал Маяковский, точно так же, как и Россия, вышла из мировой войны, но в ней не было социалистической революции.

Любопытно и то, что ни о каких картах, в которые мог бы во Франции резаться картёжник-поэт, ничего не известно. « Ошеломлённый Парижем» Маяковский в карты почему-то не играл. Что же так изменило его облик?