Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

"Работа в Чека, – констатировал Якобсон, – очень его испортила, он стал производить отталкивающее впечатление"».

Итак, перед нами – как бы две роли, которые Брик и Маяковский разыгрывали в Берлине: первый изображал матёрого чекиста, одного из тех, кого называют заплечных дел мастерами, второй – инфантильного стихотворца, гурмана и картёжника.

Кстати, не потому ли оба «актёра» задержались в Москве на целый месяц, что им пришлось репетировать эти роли, придуманные на Лубянке? И кто знает, не было ли возмущение Лили и Эльзы картёжником Маяковским тоже наигранным? Не играли ли сёстры в ту же чекистскую «игру», помогая

Владимиру Владимировичу создавать необходимый для разведчика образ?

Вероятно, была ещё одна причина задержки отъезда Маяковского и Брика из Москвы – надо было подготовиться к граду вопросов, которые явно должны были обрушиться на них в связи с тем, что в Европе появились те, кого большевики из страны своей изгнали.

В 1922 году Илья Эренбург опубликовал (с предисловием самого Николая Бухарина!) философско-сатирический роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников…», в котором описывалась жизнь в России и Европе времён мировой войны и революции. В романе предсказывались фашистские режимы в Италии и Германии, а также атомная бомба, которую американцы бросали на Японию. Книгу эту с интересом читал заболевший Ленин.

Но самой главной новостью той осени, новостью, которая бурно обсуждалась в Европе и Америке, стало изгнание из Советской России более ста шестидесяти философов, историков, экономистов, юристов, математиков и других образованных россиян. Сначала двумя поездами, а затем несколькими пароходами большевики избавились от интеллектуальной элиты.

Бенгт Янгфельдт:

«Эта беспрецедентная в мировой истории мера была очередным шагом сознательной политики Ленина и правительства, направленной на ликвидацию любой политической оппозиции ещё до момента её возникновения. По бесстыдному определению Троцкого, она была выражением „гуманизма по-большевистски“. Согласно военному комиссару, „элементы“, подлежащие высылке, не играли никакой политической роли, однако в случае новых военных действий могли бы стать оружием в руках врага: "И мы будем вынуждены расстрелять их но законам войны. Вот почему мы предпочитаем сейчас, в спокойный период, выслать их заблаговременно "».

Неучи-большевики боялись образованных соперников. Своим неумением управлять и хозяйствовать они довели страну до голодных бунтов и вооружённых мятежей. Знать, что где-то рядом находятся более умные и более способные интеллектуалы, Ленин и его соратники, конечно же, не могли.

Ещё один фрагмент из книги Янгфельдта:

«… сам факт, что такой писатель, как Маяковский – равно как и другие советские писатели – не протестовал и даже не высказывался по поводу того, что правительство сочло возможным выслать из страны цвет интеллигенции, свидетельствует о моральной девальвации, имевшей место в большевистской России. В царское время подобная акция властей вызвала бы громкие протесты.

Молчание свидетельствует о страхе, нагнетаемом большевиками в стране в среде интеллигенции и у населения в целом, – результат успешной работы ЧК».

К этому добавим, что лучшего друга Маяковского и Бриков – Якова Агранова – шёпотом называли тогда «продавцом билетов на "философский " пароход».

А вот что запомнилось секретарю Орготдела ЦК Борису Бажанову в выступлении одного из делегатов XI съезда РКП(б):

«… ясно помню выступление Томского, члена Политбюро и руководителя профсоюзов. Он говорил: «Нас упрекают за границей, что у нас режим одной партии. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партия у власти, а остальные в тюрьме». Зал ответил бурными аплодисментами…

Справедливость требует отметить, что в тот момент я ещё питал доверие к своим вождям: остальные партии в тюрьме; значит, так и надо и так лучше».

Да, Владимир Маяковский про высылку из Советской России лучших её представителей не высказал ни слова. К нему, надо полагать, вообще с подобными вопросами не обращались – мнение заядлого картёжника не интересовало никого. И всё же однажды Владимир Владимирович « вышел » из образа инфантильного стихотворца и своё отношение к проживавшему в Германии высланному соотечественнику озвучил. Эту «выходку» описала Нина Берберова в книге «Железная женщина»: