Ронни Вуд: Ронни. Автобиография

Но однажды случилась трагедия: папу выгнали.

Как-то хозяин «Нэг’c» прознал, что Арчи также выпивает в «Ред Коу» («Красной корове») на Хай-стрит. И вот, в порыве ревности, он выпер папу из «Нэг’c» и сказал ему, что его больше там не ждут. Арчи воспротивился: «Нэг’c» останется нашей. Вуды и Дайеры (девичья фамилия мамы) платили здесь двойную цену». Но лендлорд ничего и слышать не хотел, и папе пришлось выдвориться из «Нэг’c» и выпивать в «Коу», что, впрочем, не продолжалось долго, так как у него вышел спор и с тамошним хозяином. Не знаю, в чем было дело, но вскоре его выгнали и из «Коу». На счастье, к тому времени хозяин «Нэг’c» образумился — прежняя атмосфера и заказы испарились, он понял, что Арчи был слишком ценным клиентом, и что Вуды и Дайеры действительно платили здесь двойную цену. Так что хозяин отозвал свой запрет и снова пригласил к себе папу, дав ему работу мойщика бутылок. Для Арчи это означало, что он был должен теперь быть в пивной до открытия, а покидать её после закрытия.

Как и дедушка Фред, Арчи тоже в конце своей жизни потерял ногу. Ему было около семидесяти, когда это случилось, и он прожил так еще 8 лет. Когда он спросил доктора, почему его ногу пришлось ампутировать, тот отвечал: «Возраст, мистер Вуд». Арчи отвечал: «Почему? Эта нога такая же старая, как и та». В первый или второй день после операции он поднялся с постели, забыв, что у него теперь не две ноги, и упал на кровать, стоявшую рядом. Он приземлился прямо на голову парня, лежавшего на ней. Эти двое глазели друг на друга, пока Арчи не произнёс: «Ну и как мы назовём новорожденного?»

Все в семье, а также все друзья Арчи (которых было несколько сотен) навещали его в больнице, и каждому, кто приходил, папа задавал загадку: «У кого две головы, четыре руки и три ноги?» Когда в ответ ему говорили, что, дескать, не знаем, он отвечал: «Это мистер и миссис Вуд».

Потеря ноги не сломила Арчи. К тому же ничего не останавливало его на пути в «Нэг’c». Однажды, когда один друг помогал папе выйти из дома в инвалидной коляске, что-то случилось, и папа выехал на проезжую часть — тогда его и сбила машина. Его выбросило прямо на лужайку напротив. Все думали, что Арчи пострадал, но у папы на уме было только одно — что пивная уже открыта. Только по дороге домой после её закрытия он начал жаловаться на боли и недомогания.

Я почти не видел на столе мяса, за исключением гузки, до четырнадцати лет, так как это было нам не по карману. Но мама всегда готовила воскресный ростбиф, что превращалось в жаркое из холодного вареного мяса с овощами в понедельник. Редко готовилась индейка, а на рождество были цыплята. У нас было много тушенки, много кабачков и пастернака, и достаточно свежих овощей, которые я рвал в нашем огороде, когда там не спал папа. Также в изобилии были фрукты. Пространство перед аэропортом Хитроу занимало поле, и мы бегали туда воровать яблоки, малину и черную смородину. Это было бесплатно, так что я наедался всего этого вдоволь.

Примерно до 1960-го у нас не было телевизора — маленький 8-ми дюймовый аппарат стоял у соседок — старых дев Дины и Этель, и я ходил к ним смотреть его. Теперь я считаю, что они были лесбийской парой. Когда мы купили собственный телевизор, нужно было обязательно не сводить глаз с экрана, иначе папа мог решить, что ты его не смотришь. Тогда он входил в комнату и выключал его. Происходил примерно такой диалог:

— Зачем ты это сделал?

— Потому что ты его не смотрел.

— Я смотрел на тебя в это время, папа.

— Ты его не смотрел.

И далее в таком же духе. Мне кажется, причиной всему была боязнь расходовать много этой новой материи — электрической энергии.

Тогда я уходил в маленькую комнату за нашей кухней, которая называлась «угольная», и занимался «фотоэкспериментами» с камерой-обскурой. Коробка из-под ботинок, лист бромидной бумаги, проявочная жидкость и красная лампочка стали для меня иным миром — я удалялся в царство настоящего фотографа. Некоторые изображения получались весьма неплохо. Интересно, где они сейчас?

В то время я учился в школе «Руислип Мэнор» и играл в баскетбол на близлежащей американской военной базе. У нас была голубая сатиновая форма и обувь «Конверс» [3] Марка баскетбольной обуви — прим. пер. на резиновой подошве. В команде я был самым низкорослым, но меня пускали в игру, так как я мог прошмыгнуть под ногами более высоких. Все мы в команде преклонялись перед «Гарлемскими Путешественниками», и когда они играли на «Уэмбли», Арт и Тед брали меня с собой на их матч. Мне казалось, что они — волшебники, не только из-за того, как они играли в баскетбол, но и в музыкальном плане также, поскольку они использовали в качестве своей темы джаз-стандарт «Милая Джорджи Браун».