Ирэн Шейко - Елена Образцова

Е. В. Образцова. 1982.

Образцова.Знаете, я к вашей музыке не сразу пришла, долго ей сопротивлялась. Но когда ее почувствовала, поняла, сколько в этой видимой простоте глубины и фантастической музыкальности, сколько правды!

Свиридов (мягко). Ну хорошо, хорошо!.. (На столе, на стульях — повсюду в этом доме лежат книги. Георгий Васильевич взял монографию о скульпторе Михаиле Аникушине, раскрыл ее на странице, где был аникушинский Пушкин. И показал всем нам.) Посмотрите, ведь он звенит! Пушкин — русский, гармоничный человек. Он не надмирное существо и не озлобленный гений… В нем торжествуют добро и гармония мира. (К Образцовой.) Елена Васильевна, когда вам говорят: «Этот человек живет музыкой, музыка для него — все на свете!» — вы от такого человека бегите. Это — нельзя! Пушкин заклеймил это. Сальери такой, обратите внимание на него! Он говорит: «Отверг я рано праздные забавы; науки, чуждые музыке, были постылы мне; упрямо и надменно от них отрекся я и предался одной музыке». Жизнь не любит он, обратите внимание!

Образцова.Нет-нет, заниматься одними сухими страницами нот нельзя. Нельзя уходить только в профессионализм. Надо страдать, плакать, ошибаться, исправляться и снова ошибаться. Надо жить страстями.

Свиридов.Верно, Елена Васильевна, надо жить и работать страстно!

О чем только не говорили в тот день!

Свиридов предложил Образцовой записать пластинку в «Мелодии». Позже она говорила об этой работе:

— Со Свиридовым мы писали музыку. Это трудно, очень трудно. Музыку естественно петь в концерте, где я чувствую публику, ее эмоции, чувствую то, что зовется властью над залом. На концерте есть неповторимый момент, когда музыка рождается под влиянием минуты. А на записи я сижу перед микрофоном в четырех стенах студии. Потом я перехожу к звукорежиссеру, слушаю, что получилось, а что нет. Я работаю не только как певица, но и как режиссер и даже критик. Тут же оцениваю сделанное. Тут же исправляю.

Поэтому как бы безупречна ни была запись, она лишь отчасти передает меня: ведь двух одинаковых интерпретаций не бывает. Но с Георгием Васильевичем вдохновение от нас не ушло, хотя мы и помучили друг друга! Он отыскивал в звучании рояля воздух, широту, колокольные звоны. А я в звуке голоса своего искала радость или горестные интонации. Пожалуй, таких у меня три пластинки — вот эта со Свиридовым. И с Чачава — романсы Чайковского и Шумана.

Обе ученицы Образцовой сдали государственные экзамены в консерватории на «отлично». Елена Школьникова поет теперь в Большом театре, Лариса Курдюмова — в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Она сама исполнила все из той огромной программы, которую наметила себе на ближайшие годы. Спела Адальджизу в «Норме» в «Метрополитен-опера». Выступила в «Царе Эдипе» и в «Анне Болейн» в «Ла Скала».

Ее союз с Франко Дзеффирелли оказался на редкость плодотворным. После «Кармен» он поставил на Образцову и Доминго «Сельскую честь» в «Ла Скала». И потом экранизировал свой спектакль. Натурные сцены он доснимал в Сицилии, в трех маленьких деревушках. В том числе и в той, где и вправду жили герои пьесы Верга и оперы Масканьи — Сантуцца, Лола, Туридду.

На репетиции «Сельской чести» в «Ла Скала».

С Ф. Сичилиани и Ф. Дзеффирелли.

— Как ожила моя Сантуцца в Сицилии! — рассказывала Образцова. — Когда я приехала туда с Дзеффирелли и увидела ее дом среди синих гор, поросших кактусами! Увидела ту церковь, куда она, презираемая односельчанами за то, что имела любовника и ждала ребенка, не смела войти. Ту лунную дорогу, по которой ночью возвращался от Лолы счастливый Туридду. Увидела сицилийских крестьянок, какой и была сама Сантуцца. Дзеффирелли дал мне все это пережить. Он работал со мной без нажима, без больших разговоров. Он только сказал: «У тебя есть Сицилия, у тебя есть луна, запахи природы и музыка. Вот твоя камера!» Помню, был тихий синий вечер. Я стояла посреди двора, где горел костер. И вдруг услышала крик: «Туридду убили!» И я бросилась по улице, расталкивая попадавшихся на дороге крестьян. И они потом толпой бежали за мной. И когда больше не осталось сил, я повисла на оглобле телеги. Дзеффирелли дал команду включить ветродуи. И все — волосы, платок, слезы отлетали в ночь, в боль, в одиночество, безнадежность…