Следующая певица тоже поет Хабанеру. Она, пожалуй, самая способная, и Образцова входит в раж, сопереживает каждый такт, кажется, момент — и она выйдет на сцену и станет настоящей, неподдельной Кармен.
«Согласные буквы у тебя закрывают связки, и лишний воздух не идет. Это важные вещи для вашего певческого будущего! Пойми, Кармен в каждой реплике разная. Пообещала что-то — и тут же ушла! И в жизни, девки, так же поступайте! „Peut-être“ надо петь на одной линии, тогда будет напряжение! В слове „certain“ никаких „н“ в конце, сейчас ты от меня получишь хорошенько! Губу прижми, и тогда звук не уйдет никуда. „L’amour“ — в этом вся Кармен! Когда ты идешь на фа , должна видеть горы! Кармен — как черная пантера. Все ее хотят и все боятся. А она хватит лапой — и отпустит. И вообще-то может убить. В Хабанере должны быть все краски ее характера. Часто в Хабанере певицы не имеют успеха, потому что поют ее как все, а надо найти индивидуальные оттенки! Интервалы не поем, всё буква в букву. В Хабанере она уже влюблена в Хозе. Она его давно любит. Все мужики лежат у нее под ногами, а этот долдон никакого на нее внимания не обращает! Она его подзадоривает. Во вступлении поискала его. Вот, нашла, глаз остановился на нем…»
Девушки останавливают ее рассуждения по поводу Хозе. Оказывается, в постановке, которая идет в Михайловском театре, Хозе появляется на сцене только в конце первого куплета. Образцова принимает к сведенью, сокрушается, выдает полуприличную поговорку и продолжает.
«Последняя „amour“ должна быть фатальная, чтобы никаких танцев, а трагедия! В слове „Ьоhème“ слог проглатывается, и поем мы все не в горле, а в резонаторе. Связки должны быть в балансе, чтобы они зря не работали. Не давай снизу много дыхания! Я сжимаю с обеих сторон одинаково. Если звук идет из резонатора, он летит в зал! В следующий раз я приду на урок с черепом в руках, чтобы вы знали, как петь, это же ваш инструмент! Вот видишь, теперь получается! И нечего шуршать, я вам вышуршу! Legato, legato! В legato всегда есть секс!»
С Хабанерой покончили. Приходит час Сегедильи. У рояля остается та же певица, потому что остальные явно скисли.
«Вы должны вот что запомнить: если во французской музыке XIX века откроешь грудь, тебя убьют! Слово „manzanilla“ внезапно идет на legato. Если буквы сидят в одном месте, никогда не будет открытого звука, всё будет в балансе. „Amoureux“ — вся диафрагма натянута, она так ждет новой любви! Она как будто смеется, знает, что убежит, а он тут со своей любовью… Знаете, как мы поем? Русские оперы — до низу, Верди — до живота, а французские оперы — до груди! А ты как поешь? Так поет здоровая русская баба! Сделай мне парижанку, метр пятьдесят в кепке! Отдыхать надо перед словом „amant“, а после него продолжать без отдыха, на одном дыхании!»
Певицы хором жалуются, мол, на Сегидилье бог знает что режиссером понакручено, там надо все время двигаться, бегать, где там следить за дыханьем.
Образцова не унывает: «Ладно, что-нибудь придумаем! Я поначалу спорила с режиссерами до крика, а потом выслушивала их — и всё делала по-своему. Вот вам и решение проблемы! Пещерные жители! В каком темпе вы поете! A tempo! А во фразе „Je ne te parle pas“ все ноты одинаковые! Твоя задача освободиться от ужаса перед верхними нотами — буква, а потом нота в зале! В последнем куске legatissimo! Я повторяю — в legato секс! И в конце си-бемоль — это Караян придумал! „La-la-la“ — здесь надо как следует выговаривать „l“, тогда всё получится! Молодец! Хорошо! Только где же охмуренье?»
Во время Сегидильи в кабинете появился Кехман, зашел посмотреть. И он одобрительно откомментировал: «Нет, я видел охмуренье!»
В «Кармен» сделали перерыв, и молодой баритон, которого Елена Васильевна специально для того пригласила, спел в присутствии директора Кехмана и дирижера Аниханова арию князя Игоря. Спел хорошо, с естественным звукоизвлечением, с пониманием того, что поет. И Образцова сказала: «Ну, молодец, хотя сегодня не в лучшей форме!» А Кехман деловито добавил: «Можете писать заявление, мы вас берем в труппу!» — и ушел после этого.
Еще одна Кармен, чуть постарше остальных, пробует Хабанеру. Образцова сразу же: «А можно без подъездов? И согласные чтобы были на месте!» А потом как будто сама себе объясняет: «Все время тыркать нельзя! Затыркаешь, в башке ничего не будет!» И замечаний делает совсем немного. «В словах „vite, vite“ нельзя брать дыхание, надо петь тютелька в тютельку! Есть фразы, которые просто нельзя ломать! Ты поешь, а сама смотришь на Хозе, он вяжет, как будто тебя не видя, и ты себе под нос повторяешь: тоже мне нашелся, вязальщик на спицах!»
Читать дальше