Эдуард Нордман - Не стреляйте в партизан…

За время оккупации Мазуров прошел многие сотни километров партизанскими тропами от отряда к отряду, от бригады к бригаде. Я сам не раз получал от него указания, советы и, чего греха таить, взбучки. Не раз общался с ним и после войны. В своей книге Кирилл Трофимович добрым словом вспомнил и обо мне: «Нордман – геройский парень…»

Такая оценка дорогого стоит, тем более из уст человека, к которому ты всегда испытывал уважение. Жизнь Мазурова сложилась так, что с молодых лет он занимал высокие посты, обладал большой информацией по любым государственным проблемам. Но, оказывается, и он мучительно размышлял, почему война все-таки оказалась такой неожиданной.

Злополучный вопрос «почему» себе и другим задавали мы все, прошедшие ту войну, особенно те, кто знал о ее первых днях и месяцах не понаслышке. Не раз думал об этом и я.

В самом деле, почему командиры частей, расположенных в Брестской крепости, жили не в самой крепости, а в городе и по сигналу тревоги не смогли пробиться к своим подразделениям? Почему войска в приграничье не были приведены в состояние боевой готовности? Почему руководство Пинского обкома в первые часы войны осталось без связи с Брестом и Минском?

Теперь некоторые утверждают, что никакой внезапности не было, что во всем виноват Сталин, который все знал, но сам себя перехитрил. Мол, сообщали же разведчики о планируемом нападении гитлеровцев, Рихард Зорге даже дату конкретную назвал. Были и перебежчики с той стороны, которые тоже предупреждали наших военных. Что было – то было. Но Зорге называл разные даты, в том числе 15 мая. Однако прошел тот день, а война не началась. Значит, даст Бог, пронесет…

Далеко не лучшим образом на настроения людей повлияло и заявление ТАСС от 13 июня 1941 года. В нем утверждалось, что слухи о возможной войне между СССР и Германией абсолютно беспочвенны.

Мы ведь не знали, что оно по своей сути было адресовано не нам, а руководству Германии, что это германскую позицию пытались прощупать советские лидеры. Но поскольку заявление опубликовали во всех газетах СССР, люди его поняли по-своему: войны не будет. Мы сами – партийные и комсомольские активисты – убеждали их в этом. Разве мы знали тогда что-либо о тайнах дипломатии и большой политики.

Для меня, человека, прожившего большую жизнь, теперь та внезапность, как мне кажется, представляется более понятной. По крайней мере, больше, чем тогда. И поскольку на эту тему высказываются все кому не лень, то выскажусь и я. Все-таки я генерал, прошел всю войну. И не самыми легкими дорогами.

Мое понимание внезапности состоит из двух частей: военной и психологической. Если говорить о военной стороне дела, то главное было не в том, что мы не знали точной даты нападения. И не в том, сколько у Гитлера и его союзников было танков и самолетов. Этого добра и у нас хватало.

Дело заключалось в другом: немцы применили новую, более современную, а потому более эффективную тактику ведения боевых действий. Особенно использование бронетанковых частей и соединений, а также авиации, десантов, диверсионных групп.

До второй мировой войны в уставах всех армий мира было написано, что танки, например, на иоле боя могут и должны действовать только при непосредственной поддержке пехоты. Гитлеровцы отбросили эту концепцию. Их танковые дивизии без оглядки рвались вперед, сминали заслоны и передовые части противника, шастали по тылам, сеяли панику, вносили растерянность и деморализацию.

Стоит вспомнить и о грамотном использовании десантов. Еще во время атаки на Францию, Голландию, Бельгию немцы убедились, что одна воздушно-десантная рота, захватившая ключевой мост или дорожный узел, может парализовать действия нескольких полков.

А захват немецкими парашютистами острова Крит в 1940 году, на котором размещалось до 70 тысяч английских и греческих войск! Опасность малых и крупных десантов потом довелось познать и Красной Армии с ее тылом.

Немецкие генералы опередили военных из других стран прежде всего более смелым стратегическим и тактическим планированием и действием.

В этом была главная внезапность и для нашего, и для западного генералитета. Потому и пали за две недели Польша, Франция. По два-три дня продержались государства поменьше. На волоске висела и судьба Великобритании.

Теперь в прессе нередко встречается ехидный вопрос: «Разве нельзя было сделать своевременные выводы из поражений Польши, Франции и предпринять соответствующие меры?» Видимо, нельзя. Армия – механизм большой, сложный и громоздкий. Чтобы перестроить его, надо было перекроить и экономику страны. Потому советское руководство и пыталось оттянуть начало войны до весны 1942 года, чтобы успеть это сделать.