Евгений Решин: Генерал Карбышев

Опять-таки — почему?

Там, в степи, он находил применение своей неистраченной энергии, своей мятущейся деятельной натуре. Там осваивались земли. Кочевники приобщались к оседлому, образу жизни. Смельчаки-краеведы вели разведку природных сокровищ края. На озерах промысловики добывали соль. За нею приезжали из ближних и дальних мест чумаки, крестьяне, рыбаки.

А в Омске Михаилу Ильичу было тоскливо. «Человек в Омске, — писал о той поре журнал „Сибирские вопросы“, — ценился только как поручик, генерал, статский советник. Город без общества, без общественной жизни, город сослуживцев, зараженных формой, инстанцией… Омск ничего не производил. Канцелярский и военный, он не мог жить без плошек для иллюминаций и свеч для канцелярий: три завода заботились об этом».

Известный путешественник и ученый Григорий Николаевич Потанин, к слову сказать, также окончивший Сибирский кадетский корпус, называл Омск «тщедушным городом Акакиев Акакиевичей».

А семья все росла. Появились на свет еще дети, но жить остались только двое мальчуганов — Сергей и самый младший Дмитрий.

Михаил Ильич высоко ценил образование, науку. Но служба вдали от дома и семьи на протяжении многих лет подавала ему возможности воспитывать по своему желанию и разумению четырех сыновей и двух дочерей. Столь же мало занималась ими и мать, Александра Ефимовна. Она была женщиной болезненной и слабой, и дети пользовались относительной свободой, чувствовали себя «вольными казаками».

Но Михаил Ильич все-таки сумел направить детей по верному пути. Он увлек их учебой, привил вкус к литературе, заронил в их сознание свободолюбие.

Влечение к науке, литературе, запретные мечты о вольнице в семье одной из боевых казачьих династий корнями уходят в Сибирский кадетский корпус.

Несколько поколений молодых Карбышевых вышло на самостоятельную дорогу из его стен. Кто же их воспитывал? Чье влияние прослеживается в поведении, в направлении мыслей Михаила Ильича и его детей?

Прежде всего это Н. Ф. Костылецкий, преподаватель русской словесности. Он раскрывал кадетам не только поэтическую прелесть, но и взрывчатую силу произведений русских классиков, всегда объявлял себя горячим почитателем Белинского. Революционно-демократические идеи неистового Виссариона молодой педагог излагал с таким воодушевлением, что многие кадеты искренне видели в нем самого опального критика, скрывавшегося под чужим именем.

В конце концов стараниями фискалов крамола педагога дошла до генерала. Увещевания, угрозы, дисциплинарные взыскания — ничто не помогло. «Костылецкий, — как пишет его биограф академик А. К. Моргулян, — оставался до конца жизни стойким борцом против крепостничества, верил, что придет час свободы. Это был человек кристальной чистоты, всегда смело стоявший за правду. Он с убийственным сарказмом говорил о крепостнических порядках в России, о несправедливости и косности, с которыми надо бороться… Впоследствии за открытую пропаганду освободительных идей Костылецкий был уволен из кадетского корпуса и умер в большой нужде».

Еще один педагог — Г. В. Гансевский, сосланный в Сибирь за сочувствие декабристам и участие в студенческих волнениях в Петербурге, казалось бы, должен был «извлечь урок». И не извлек. Вопреки министерским предписаниям «доводить курс истории в кадетских корпусах лишь до конца Отечественной войны 1812 года», он на своих лекциях захватывал более поздние — «крамольные» годы. Посвящал кадетов в подробности восстания декабристов, уделял внимание «преступному» хождению в народ революционеров-народников. И, что уж совсем нетерпимо, рассказывал кадетам о французской революции.

И еще один воспитатель снискал симпатий кадетов, также был явным носителем «крамолы». Это В. П. Лободовский. Он читал курс отечественной и европейской литературы. Но на каждой лекции почему-то уклонялся в сторону от предмета и вел недозволенные речи на злободневные социальные темы.

Разумеется, генерал ведать не ведал о том, что привлек для воспитания кадетов в духе верности и преданности трону и отечеству личного друга Николая Гавриловича Чернышевского.

В доме Карбышевых довольно часто упоминались имена перечисленных выше педагогов. Почтением пользовались тут и питомцы кадетского корпуса Григорий Николаевич Потанин и Чокан Велиханов. Михаил Ильич хорошо знал обоих. Он рассказывал детям о возмутившей его до глубины души «гражданской казни» Потанина в мае 1868 года на Базарной площади Ильинского форштадта, свидетелем которой он был и не мог об этом забыть до конца своей жизни.