Петр Филиппов - Я был в расстрельном списке

Можно было встретить статьи, авторы которых критику советского строя вели эзоповым языком. Но даже тех, кто облекал ее в форму разбора «отдельных недостатков», было мало. Смелые инакомыслящие сидели в тюрьмах — кто за протест против ввода войск в Чехословакию, кто за требование на деле исполнять Конституцию, которая формально гарантировала свободу слова, печати и собраний.

И все же возможности познавать иные пути развития общества были. Это не только передачи радиостанций «Би-Би-Си» или «Свобода», но и изданные за рубежом журналы и книги. Они хранились в специальном отделе Публичной библиотеки и выдавались на руки только по письменному направлению вашей организации, причем строго по теме исследований. Выносить книгу из специального читального зала запрещалось. Прийти в спецхран и перебирать изданные за рубежом книги не дозволялось, а каталог их не предоставлялся.

Заинтересованные черпали информацию и из отечественных изданий, критиковавших «прогнивший капитализм». Но никакая критика не могла обойтись без изложения подробностей общественных отношений в развитых странах. Впрочем, даже если симпатии автора были на стороне рынка, конкуренции и частной собственности, он по долгу службы (точнее, выслуживания) вынужден был их скрывать.

Проще было с освещением экономических экспериментов в социалистических странах. В свободном доступе в библиотеках были журналы, где описывался опыт рабочего самоуправления в Югославии, их «рыночный социализм». Возможно, поэтому в СССР появилось так много сторонников этой утопии. Людей, подобных Егору Гайдару или Евгению Ясину, понимавших, что путь к рынку обязательно лежит через частную собственность, среди советских экономистов были единицы.

Хотя нам удавалось кое-что узнать о рыночной экономике, уровень понимания тамошних порядков оставался крайне низким. Мы понимали, что нужна конкуренция не только в экономике, но и в политике, что необходимы разделение властей и независимый суд. Что чиновники имеют свои групповые интересы, и над ними нужен контроль как сверху, так и снизу. Что бюрократию можно ограничить в аппетитах, лишь вводя стимулы, создающие у нее должную мотивацию. Этому была посвящена популярная тогда книга «Законы Паркинсона» [1] Паркинсон С. Законы Паркинсона; пер. с англ. Н. Трауберг / Сост. и авт. предисл. В. Муравьев. — М.: Прогресс, 1989. . Но даже самые продвинутые сторонники рыночных реформ общественные институты развитых стран представляли туманно, чаще всего в форме лозунгов.

Характерную особенность отметила правозащитник Людмила Алексеева. В статьях, которые публиковали западные журналы, диссиденты из СССР обсуждали в основном философские проблемы, скажем, соотношение свободы и воли. А диссиденты из Восточной Европы писали о конкретном, например, о том, какими мерами обеспечить реальные гарантии прав частной собственности, когда рухнет коммунистический режим, как защитить тогда молодой бизнес от бандитов и рэкетиров, от произвола чиновников. Это различие в подходах сказалось в 1990–1992-х годах. Восточноевропейским странам худо-бедно удавалось выстроить законодательную базу и обеспечить необходимую правоприменительную практику. А мы столкнулись с острой нехваткой специалистов, которые знали бы рыночное законодательство развитых стран. После 70 лет коммунистического эксперимента выглядели дикарями, вышедшими из джунглей.

Работа в детской спортивной школе оставляла мне достаточно времени для занятий в библиотеке, позволяла читать и пытаться системно излагать свое видение того, что предстоит сделать, чтобы жизнь людей в России стала достойной. Сочиняя свои «фантазии», я, конечно, понимал, что это будут соображения не слишком квалифицированного человека, лишенного возможности на практике знакомиться с опытом развитых стран, с работами западных ученых. Но вопрос «что делать?» не давал мне покоя.

Главным был вопрос: что же мы за народ такой? Рабское, верноподданническое все время берет верх. При Сталине на собраниях люди рьяно осуждали «врагов народа» — вчерашних своих коллег, зная, что на самом деле они ни в чем не виновны. Разве это соответствует фразе в букваре «Мы не — рабы, рабы — не мы»? Во все века российской истории мы позволяем власть имущим гнобить и уничтожать отечественных гениев. Это с нашего согласия был расстрелян Николай Гумилев, убит Осип Мандельштам, изгнаны за границу Александр Солженицын, Иосиф Бродский, Александр Галич, отправлен в ссылку Андрей Сахаров. В брежневские времена лишь единицы посмели выйти на площадь, протестуя против ввода войск в Чехословакию. Их скрутили не без помощи прохожих. Десятилетиями и просвещенные, и малообразованные сознавали абсурдность коммунистических лозунгов, административно-командной системы, но не протестовали. Кто же мы есть?