Обстановка в воздухе складывалась явно не в пользу врага. «Як» наседал. «Мессер» всячески изворачивался. Несколько секунд он продолжал свечкой лезть вверх. Но скорость его быстро гасла. Фашист, выбрав удобный момент, неожиданно перевел машину в вираж. Груздев устремился за ним. Не закончив виража, гитлеровец молниеносно положил самолет на обратный курс, а затем резко пошел на снижение. Груздев не ожидал такого маневра. Его истребитель оказался в стороне. Фашист немедленно воспользовался этим, на какой-то короткий момент оторвался от преследования, дал полный газ и стал быстро уходить на запад.
«Неужели вырвался?» — подумал я.
От досады мне стало не по себе. Но в этот момент на хвосте у фашистского самолета оказался Конев и дал длинную очередь.
«Мессершмитт» сразу же клюнул носом. Конев преследовал его, не прекращая огня.
— Так! Так его! — кричал я, видя, как из-под правой плоскости фашистского самолета вырвался клуб дыма.
Еще очередь!
Вдруг самолет Конева свечкой взмыл вверх.
«Что случилось? Ведь все шло так хорошо!»
Конев между тем сделал вираж, развернулся и со снижением на большой скорости стал догонять Груздева. Какое-то мгновение оба наши истребителя шли вместе, затем Груздев ушел вперед, за удирающим «мессером». По-видимому, у Конева кончились боеприпасы, об этом он передал Груздеву, и тот продолжал преследовать фашиста.
Вскоре я потерял их из виду и полетел к себе. Посадив самолет и отрулив его на стоянку, я поспешно выпрыгнул на снег.
— Ну как? Сбили второго? — спросил я у техников.
— Готово! Отлетался!
— Конец «черным стрелам». И остальных такая же судьба ждет! — добавил один из них.
Над аэродромом прошла пара краснозвездных истребителей.
До новых встреч, друзья!
еня уже ждало новое задание. 17 марта в сумерках самолеты полка прилетели в Ожедово. Мы поддерживали с воздуха наши наземные войска. Враг, не считаясь ни с чем, рвался к своей окруженной демянской группировке. Части фронта стремились сорвать его замысел.
За ночь мы сделали по 16 боевых вылетов. Сбросили на голову врага около 40 тонн бомб.
К концу ночи был получен приказ: выделить несколько экипажей на связь. Задания получили Семен Ванюков, Виктор Емельянов, Николай Евтушенко и я.
Самолет Николая Евтушенко шел над рекой Лoвать, когда на него напали фашистские истребители. Нашему другу пришлось посадить машину. Фашисты сделали несколько заходов, зажгли самолет. Хорошо, что летчик и штурман успели отбежать. На второй день они пешком пришли на аэродром.
Выполнив задания по связи, вместе со всеми мы ночью опять бомбили врага. Напряжение было настолько велико, что спать не хотелось. Чтобы не терять времени, летчики и штурманы помогали механикам подтаскивать и подвешивать бомбы. Греться на КП не ходили — и без того было жарко.
Н. В. Евтушенко
А утром Ванюкова, Устиненко, Емельянова и меня снова послали на связь. Совершили несколько вылетов днем.
К вечеру устал так, что еле выбрался из кабины. Полк уже улетел в Ожедово — на аэродром подскока. Направились туда и мы с Николаем Султановым (в это время он у меня был штурманом).
Шли на бреющем. И вдруг удар! Очнулся я на земле среди обломков. Кабина разбита, левое крыло лежит вдоль фюзеляжа. Пошевелил сначала левой, потом правой ногой, затем руками: кажется все на месте.
— Коля, жив? — услышал я слабый голос Султанова.
— Как будто…
— А ведь я думал, что ты готов. Бил тебя ракетницей в плечо, а ты даже не шевельнулся.
— Не может быть! — возразил я и стал медленно подниматься. И вдруг — резкая боль в ногах. Пришел я в себя на снегу. Султанов сидел рядом и все время повторял:
— Коля, вставай, ну, вставай же!
— Не могу. Больно… А у тебя что?
— Тоже не могу подняться.
— Слушай, что же произошло? — Ответа не последовало. Огляделся. Метрах в ста позади нас высокий лес.
— Может, за дерево зацепились?
Но на деревьях даже снег не тронут. В чем же дело?
— Не знаю, — говорит Султанов. — Почувствовал только сильный удар…
Надо что-то делать. Я пополз, полуживой от боли.
Продвинулся по снегу метров сто. Дальше не могу — силы кончились. И тут услышал слабый голос:
Читать дальше