Николай Шмелев - В лучах прожекторов

В северо-западных районах, где множество озер и болот, подобные явления и зимой нередки. Туман и не сразу заметишь ночью. Вначале он прижимается к оврагам, цепляется за лес, окружающий аэродром.

Экипажи взлетают и садятся, а туман стережет… Но вот неожиданно потянул ветерок, и туман, легко оторвавшись от леса, сваливается на аэродром.

А в воздухе несколько экипажей! Вот первый самолет застрекотал где-то вблизи аэродрома. Экипаж знает, что аэродром рядом, но не видит его. Люди на земле, пренебрегая опасностью быть накрытыми огнем противника, стреляют из десятка ракетниц, зажигают костры. Но мертвый свет ракет и жаркое пламя костров поглощаются липким туманом. В воздухе уже два самолета. И уже не два, а четыре человека, выйдя из боя в надежде очутиться дома, перехватить стакан горячего чая, расправить затекшие плечи, а потом снова идти в бой, оказались оторванными от земли. Хорошо, если есть вблизи открытый аэродром. Можно уйти туда, но если горючее на исходе? Решай, товарищ! И быстрее!

Бывает, что только опытные командиры — руководители полетов — оказываются способными вовремя удержаться от соблазна продолжать полеты, хотя погода будто бы благоприятствует им. Большое искусство — правильно оценить изменения метеообстановки, перемены температуры, давления и влажности воздуха, по данным метеорологов и докладам летающих экипажей предвидеть возможные коварства погоды и во время принять единственно верное решение. Для этого, пожалуй, одного опыта недостаточно. Нужна еще и командирская смелость, готовность взять на себя всю ответственность за последствия. А последствия могут быть разные. Прекратил полеты, а опасения не оправдались, можно было летать отвечай за срыв боевого задания. Продолжил полеты, а тут туман, экипажи вынуждены садиться где попало, — опять отвечай командир полка!

Куликов приказал временно прекратить полеты.

Отогревшись в палатке, мы с Виктором Емельяновым пошли к моему самолету. Достали из гаргрота (отсек за кабиной штурмана) гитару и балалайку.

— Страданём? — беря в руки балалайку, предложил Виктор.

— Страданём, согласился я.

Попробовали взять знакомые аккорды «страдания».

— Не клеится что-то у вас, звук не тот на морозе, — сказал вынырнувший из темноты Коновалов.

Вскоре озябли руки. Инструменты отдали Коновалову, а сами пошли на КП. Два часа ждали погоды. Внезапно подул сильный западный ветер. Ноздрачева, Голованова и Устиненко, как более опытных летчиков, послали на задание. Минут через сорок они вернулись. Обледенение кончилось. Туман разогнало.

Снова весь полк в воздухе. За эту ночь мы сделали по шесть — восемь вылетов. А на рассвете, забрав с собой штурманов и техников, улетели на основной аэродром. Как говорится, уноси бог ноги! Если через час не улетим, немцы могут накрыть артиллерийским огнем.

Дома в столовой разговорились. На этот раз разговор вертелся вокруг новой темы: «Работа с аэродрома подскока». Всем понравилось это дело. Говорили долго, но боевая ночь сказывалась — едва доплелись до постелей, взяли газеты и… уснули.

Вечером опять прилетели в Ожедово и снова бомбили врага западнее реки Полисть.

За ночь делали по 12–15 вылетов. Уничтожали автомашины, артиллерийские и минометные батареи, пулеметные точки, склады боеприпасов и другие цели. Полк сбрасывал за ночь в общей сложности 30–40 тонн бомб.

В одном из вылетов с нами приключился курьезный случай.

В середине ночи на высоте около 1000 метров резко усилился ветер, дувший с запада. Сила встречного ветра была почти равна скорости самолета.

Я старался добраться до цели, но не мог. Впереди виднелся лес, походивший сверху своими очертаниями на авиационную бомбу, в конце которой горели костры. Видимо, фашисты грелись. Близок локоть, да не укусишь.

«Не долететь до них», — подумал я. Решили возвращаться.

Неожиданно послышались перебои в работе мотора. Перевел самолет в планирование и пошел к земле. Сбрасывать бомбы уже нельзя: под самолетом свои. Стал планировать в сторону аэродрома. Но до аэродрома не дотянул: «сдал» двигатель. Пришлось садиться. Посадка на неизвестную площадку, ночью, рядом с линией фронта, с бомбами! Такого у меня еще не бывало. Но рассуждать и обдумывать было некогда — земля стремительно приближалась. И вот лыжи самолета коснулись снега, и после небольшого пробега машина остановилась вблизи сарая.

— Сели! — радостно крикнул Андрей Рубан, мой штурман в этом полете.