Давид Алексеев - Комкор М. В. Калмыков

В Тисах находились все обозы и лазарет, охраняемые лишь ротой стрелков и конным взводом. Ординарец, прослышав о бое за околицей, влетел в избу, где лежал больной Калмыков и поднял ого с постели:

— Бежать надо, Михаил Васильевич. Беляков много. Вот-вот и сюда нагрянут.

— Нет, Игренька, спину им и хворый не покажу. Айда к нашим!

Калмыков вытащил дареный Кадомцевым еще в Уфе кольт и, поддерживаемый ординарцем, через силу побежал к окраинной улице, где рота стрелков заняла оборону.

— Снимайте всех обозников, вооружайте чем сможете и ведите сюда, — приказал ротному. — Я за вас пока побуду.

Обозников привалило немало, в руках у многих трехлинейки с примкнутыми штыками.

— Молодцы, ребята, — похвалил комполка и надсадно подал общую команду: — Вперед! В атаку! Даешь рукопашную!..

До околицы бежал наравне со всеми, а там опустился на жердь поскотины, сказав приостановившемуся ротному: — Ведите дальше сами. Я уж больше не могу…

Игренька на себе внес Калмыкова обратно в горенку лазаретной избы. Фельдшер Ламкин накинулся с укорами:

— Эх, Васильич, Васильич!.. Да будь у меня власть на то, засадил бы тебя под арест до полного выздоровления.

— Не ворчи, Ламкин, а лечи. Мне в строй позарез надо!

Вечером навестить больного командира пришел Матвей Лантух, прибывший с батальоном в Тисы на усиление. Старше его в полку ни комбатов, ни ротных не было — под пятьдесят, седовласый, усы, как у Тараса Бульбы. Справился: легчает, нет ли и тоже принялся выговаривать.

— Донесли уж, не утерпели, — процедил Калмыков.

— Плохо, когда командир за все сам берется, — гнул свое Лантух. — Может, и мне, старику, перестал верить? А я-то, дурень, так спешил, так подгонял своих…

— Брось, старина. Иначе нельзя было. Сейчас-то, видишь, никуда не рвусь. Будет отчитывать, скажи лучше, как сам воевал наднясь?

— Было дело, — признался комбат, — оконфузился малость.

А вышло такое. У деревни Патым Лантух с батальоном ждал обещанную в приданные силы Оренбургскую сотню 1-го Уральского стрелкового полка. Темнело, а конников нет и нет… Наконец замельтешили, и числом вроде бы именно сотня, но с чего это стороной норовят пройти?..

— Стой! — зычно крикнул Лантух. — Вы — оренбуржцы?

— Оренбуржцы, — донеслось в ответ.

— Так куда ж вас черти несут? Мы же здесь. Вертайте к нам!

Конные послушались. Комбат пошагал им навстречу. Двое всадников приблизились ранее других, одни из них спросил:

— Как дела?

— Нормально. Под утро так им морду набили, что без сапог готовы были драпать!

— Без сапог?.. Да они ж, говорят, сплошь лапотники…

Эта фраза насторожила Лантуха. Пригляделся позорче к подъехавшим, а у них на папахах — трехцветные ленточки.

— Ребята, по белякам огонь! — прокричал что было мочи, выстрелил из нагана в упор и тут же сам плюхнулся на землю.

— Зацепило или трухнул? — не утерпел с вопросом Калмыков.

— Нет, Васильич, — отозвался Лантух, — пал сам, с умыслом, чтобы ребятам цели видать было лучше. И все обошлось, человек двадцать уложили, остальные утекли…

— Хор-р-рошо, — весело проговорил командир. — Выходит, ждал ты оренбуржцев красных, а заявились оренбуржцы белые? Такие истории лучше всяких лекарств…

Дня через четыре Михаил Васильевич был уже на ногах и вернулся к исполнению своих командирских обязанностей. Напряженность боев возрастала и возрастала. Как-то около полуночи в штаб полка дозвонился командир 1-го батальона и огорошил жуткой вестью:

— Убили вашего брата, Михаил Васильевич.

— Не верю, не может быть, — разгневанно запротестовал Калмыков. — Какой ни есть, несите сюда, ко мне.

Что-то подсказывало, что брат еще жив. Во втором часу ночи Федора внесли в штаб на носилках. Он глубоко и тяжело дышал, его сильные руки сжимали окровавленную голову. Фельдшер Александр Ламкин с трудом отвел их и приступил к осмотру. Пуля, войдя в лоб, на выходе разворотила затылок. После вспрыскиваний раненый задышал легче, открыл глаза, но, как видно, не узнал ни брата, ни Ламкина.

— Везите в Кунгур, в госпиталь, — распорядился Калмыков.

Утром следующего дня три тяжелых ранения получил и комбат Федора — Николай Беляков. Первая рота брата и весь его батальон, оставшись без командиров, впали в замешательство, не выдержали, стали пятиться. «Твое место там», — приказал себе Михаил Васильевич. Только вскочил на копя, подбежал связист с телеграммой. В ней была лишь одна строка:

«Калмыков скончался от ран».