Виталий Станцо - То был мой театр

В роли Ивана Фролова работал разносторонне талантливый Юрий Овсянко. Страшную личность он играл размашисто, резко. Его Иван Фролов, презирая себя, ненавидел всех и умиротворялся, лишь унизив до предела кого-либо другого, хоть, на крайний случай, жену (артистка Н.Усатова), и тогда выглядел Фролов как раздобревший насытившийся паук, но - лишь какое-то время. Даже у этого предельно опустившегося человека где-то в глубине начинала проклёвываться совесть, и тогда наступала неизбывная тоска. И в этот момент, как в других эпизодах к Тотлебену или Лизогубу, подходил к нему мальчик с гитарой, в темной курточке с белым отложным воротничком. Мальчик брал аккорд, словно собираясь, как в других важных сценах, спеть песню-исповедь, открыть второе, тайное "я" героя (в данном случае антигероя).

Но - не находилось у него песни для палача, растлителя и убийцы. И тогда тот, махнув стакан, сам заводил песню-исповедь. Ничего подобного ни но стилистике, ни по смыслу, ни по музыкальному строю нет среди других песен А.Городницкого. Шарманочно-кабацкий мотив и слова ему под стать. В них - и самодовольство, и отчаянная тоска:

На столе моем чаи,

Бублики-баранки.

Всё для дома, для семьи,

Даже для гулянки.

Есть и сладкое вино,

И коньяк, и водка,

А посмотришь на окно -

На окне решетка...

Естественно, совсем иные песни у Лизогуба. Одну из них, возможно, самую главную, автор характеризовал как "чёрный голос" Лизогуба, отговаривающий его от активных действий: мальчик с гитарой подходил близко-близко к решетке, за которой находился герой, и начинал будто бы про себя эту ритмически изломанную, мрачную, но в то же время красивую и активную песню. Я бы определил её как песню протеста, если бы не было так затаскано хорошее это словосочетание. Есть в ней, где-то в середине, такие слова:

Ах, наивные твои убежденья, -

Им в базарный день полушка - цена.

Бесполезно призывать к пробужденью

Не желающих очнуться от сна.

Не отыщешь от недуга лекарства,

Хоть христосуйся со всеми на Пасху,

Не проймешь народ ни лаской, ни таской,

Вековечный не порушишь закон:

Губернаторская власть хуже царской,

Губернаторская власть хуже царской,

Губернаторская власть хуже царской -

До царя далёко, до Бога высоко...

Совсем в иной тональности звучит другая песня Лизогуба, песня-притча, перекликающаяся с евангельской - той, где к Христу пришёл богатый юноша, желающий вступить в число его учеников. Христос готов принять его после того только, как тот раздаст своё богатство. Лизогуб сумел сделать подобное, отдав всё своё со¬ стояние революции... Он и несёт в спектакле идею социальной и христианской справедливости:

Пройти Господен строгий суд

Богатым нелегко -

Как не протиснется верблюд

В игольное ушко.

В святое наше братство

Дороги нет иной:

Раздай свое богатство

И вслед иди за мной...

А в песне для Тотлебена прямо звучит тема Пилата:

Ах, Понтий Пилат,

Ты помиловать рад.

Ах, Понтий Пилат,

Ты же миловать рад.

Но закон темнее леса:

Как узнать, что хочет Кесарь?

Даже силою мечей

Не осилить стукачей!

Такой вот "комментарий" к сцене с подписанным приговором.

А через весь спектакль в исполнении всё того же мальчика в чёрном - человека от театра - проходит по-городницки грустный вальсок с мелодией надежды:

Если иначе нельзя,

И грядут неизбежные битвы,

Дав путеводную нить

И врагов беспощадно разя,

Боже, не дай мне убить,

Избери меня лучше убитым,

Если иначе нельзя,

Если иначе нельзя...

Эта отстранённая, вроде бы, песня дала название спектаклю в целом, по-тагански острому, революционному, историческому и современному. Не знаю, как вы, а я улавливаю здесь прямую перекличку с зонгамн лучших брехтовскнх пьес...

Когда в Ленинградский молодёжный театр на смену Малыщицкому пришёл опасливый Ефим Падве, то первым из репертуара театра был исключён именно этот спектакль. Поводом для того, чтобы "уйти" Малыщицкого, были дела семейные: он женат на сестре оставшегося на Западе танцовщика Барышникова. Причина же традиционна: человек беспокойный и талантливый, понимающий, что не так идёт в нашем дому если не всё, то многое, и пусть косвенно, но несущий эту идею в массы, он не устраивал чиновно-бюрократическую касту как-бы-чего-не... Впрочем, я повторяюсь. Поводами, лишь поводами, позволяющими убрать острых и думающих режиссёров, были и любовные недоразумения В. Спесивцева, и незалитованные прогоны Ю.П.Любимова, и невинные в общем-то картинки "Химии и жизни"...