Виталий Станцо - То был мой театр

Краски - дело мамино,

наша мама - Лямина...

* В последний paз спектакль "Послушайте!" был сыгран в 55-ю годовщину гибели В. В. Маяковского - 14 апреля 1985 года.

Не успеваешь ещё возмутиться, что с такой вот чуши начинается рассказ о Поэте, а Комарик-Комаровская (на этот раз её персонаж - не пацан, а девчушка) бросает фразу из "Что такое хорошо", а хор - на просцениуме, с поднятыми в едином порыве руками скандирует: "В жизни - пригодится!" - применительно к храбрости.

Для таланта очень важно это качество!..

Все пятеро Маяковских сгрудились у кубиковой конструкции в глубине. Кто-то поставил кубик на кубик впереди и водрузил на них графин - импровизированная трибуна. Реплика сбоку: "На открытии выставки "20 лет работы" официальных представителей не было. Народу было мало". Хмель (подхватывая): "Вышел Маяковский и сказал: я рад, что сегодня здесь нет официальной критики, нет завсегдатаев премьер, что пришла студенческая и рабочая молодёжь. И я приветствую вас!"

И очень грустно - первый раз в этом спектакле - Хмель же начинает читать в наиполнейшей тишине: "Я хочу быть понят своей страной..."

Высвечивается задник - фантастическая Зверя (будем так её называть) с электрическими глазами и открывающимся ртом - чёрный контур на белой стене. В ответ на исповедальный "райский хвостик" Зверя вертит матерчатым хвостом и не поймешь, то ли рычит, то ли хрюкает...

А каменщики на просцениуме сооружают тем временем пьедестал из кубиков. Кто-то забрался на него - с книгой. Причёска набок! Чуть подправили поворот головы метлой на длинной ручке - готов памятник Маяковскому в Москве. Живой шарж!

Усиленный микрофоном гулкий голос: "Мне бы памятник при жизни полагается по чину"... Другой голос - молодой, живой, весёлый: "Заложил бы динамиту - ну-ка, дрызнь!" И рушится пародийно-монументальная конструкция: пьедестал-то остаётся, и букетик цветочков на нём - искусственных - тоже, а вот фигуры Маяковского нет!

- "Сбежал!" - невесело констатирует "герой" Смирнова. Зарычала Зверя на заднике, электрические глазки замигали. И свора противников Маяковского орёт в такт ей: . "Нахал!.. Циник!.. Извозчик!.. Рекламист!.. Распни его!.." А Маяковский устами пяти его сценических ипостасей весело отбрёхивается с просцениума словами статьи 1915 года "О разных Маяковских":

- Да, я - нахал, для которого высшее удовольствие ввалиться, напялив жёлтую кофту, в сборище людей, благородно берегущих под чинными сюртуками, фраками и пиджаками скромность и приличие.

- Я - циник, от одного взгляда которого на платье у оглядываемых надолго остаются сальные пятна величиной приблизительно в десертную тарелку.

- Я - извозчик, которого стоит впустить в гостиную, - и воздух, как тяжелыми топорами, занавесят словища этой мало приспособленной к салонной диалектике профессии.

- Я - рекламист, ежедневно лихорадочно проглядывающий каждую газету, весь надежда найти своё имя.

- Я ...

И после паузы:

- Не правда ли, только убеждённый нахал и скандалист, исхищряющий всю свою фантазию для доставления людям всяческих неприятностей, так начинает своё стихотворение:

Но мне - люди,

И те, что обидели,

Вы мне всего дороже и ближе.

Видели,

Как собака бьющую руку лижет?

И замолкло "сборище", и молчит Зверя. И заявлен на два часа вперёд тон этого иронического, горького, любовного, громящего, глумливого, невиданной болью пронизанного спектакля.

Начинается первая из тем, обозначенных в его подзаголовке

- тема любви. Она построена, в основном, на "Облаке в штанах" с вкраплениями строк из "Люблю" и "Про это", из стихотворений разных лет и адресов. Всё это - в лихом ритме, почти без пауз, в неярком освещении. По контрасту убогими выглядят хорошо, в общем-то, выстроенные любовные стихи современников и современниц поэта в блистательно пародийном исполнении Ивана Дыховичного и Маши Полицеймако, любовный ширпотреб времён всяческих литературных "измов". Потом, уже во второй части спектакля, тот же Иван, одетый в короткие брючки, имитируя второклассника наших времён, пробившегося в финал сто какого-то конкурса на лучшее исполнение стихов Маяковского, будет отбарабанивать, низводя до такого же ширпотреба, одно из самых, наверное, публицистических и интимных его стихотворений - "Разговор с товарищем Лениным". И отодвинет в сторону Маяковский - Смехов этого правильного пацанчика, и будет читать в четверть голоса, медленно, без какой-либо аффектации: