Виталий Станцо - То был мой театр

Как же им мешали работать! Как запугивали, как сманивали.

В 1968 году была предпринята первая попытка "прикрыть" непокорный, в равной степени коммунистический и гуманистический театр. До меня тогда докатились лишь слабые и наверняка искажённые отголоски тех событий. Но вот прямое свидетельство:

Четыре года рыскал в море наш корсар, -

В боях и штормах не поблекло наше знамя,

Мы научились штопать паруса

И затыкать пробоины телами.

За нами гонится эскадра но пятам, -

На море штиль - и не избегнуть встречи!

Но нам сказал спокойно капитан:

"Ещё не вечер, ещё не вечер!.."

В этой песне Владимира Высоцкого - отражение реальных фактов отнюдь не флибустьерской истории. Впрочем, может, и прямое флибустьерство было - со стороны "антимиров".

А "капитан" - это Юрий Петрович.

Почти год назад проиграл я крупный спор. Применил к учителю строки ученика:

Не волнуйтесь - я не уехал,

И не надейтесь - я не уеду!

... Иных уж нет, а те далече. Где-то он, Юрий Петрович, сейчас?! С кем. Как ему работается, дышится?

Как его не хватает здесь.

В начало

Так уж получилось, что в антимирной" главе этому актёру отведено много места. Рассказать о нём, как я его видел и как вижу теперь, уместнее всего здесь, между главами, посвящёнными двум поэтическим представлениям моего Театра. Потому что это будет рассказ прежде всего о поэте - первом поэте Таганки, если не всея Руси.

Скажу сразу: друзьями мы не были. Более или менее приязненные отношения складывались долго и непросто. Высоцкому семидесятых годов, как мне кажется, была свойственна подозрительность, и он полагал, что в театр меня "подсадили". Он сам сказал это вслух, когда убедился, что неправ. Это, так сказать, его грех, а был и мой. Дурацкая боязнь выглядеть чем-то вроде поклонницы (об этом я уже писал в предыдущей главе) заставляла в общении с ним - именно с ним! - подчас вести себя независимо-грубо, и был эпизод, за который мне сегодня стыдно. Обязательно расскажу о нём, когда время придёт, но прежде о том, как Высоцкий появился на Таганке.

Спектакль поставлен в 1967 году. Премьера 16 мая. Прошёл немногим больше двухсот раз. По причинам, почти очевидным, его "рекомендовали" играть не чаще двух раз в месяц, что и выполнялось неукоснительно.

Спектакль очень трудный, требующий от исполнителей чрезвычайной чёткости, с одной стороны, и нервного напряжения, накала - с другой. Требования - почти взаимоисключающие. Но когда и то и другое соблюдено, - сила спектакля необыкновенная. Он - не только о Маяковском. И не только о Таганке. О тяжести бытия в поэзии, в искусстве вообще. И когда "Время, вперёд!", и когда болото безвременья.

Через весь спектакль рефреном проходят раннее хрестоматийное:

Послушайте!

Ведь если звёзды зажигают,

значит - это кому-нибудь нужно?! -

и четверостишье, которое даже в полном Собрании сочинений найти трудно - не вошло в окончательные варианты никуда:

Я хочу быть понят своей страной,

а не буду понят -

что ж?!

По родной стране

пройду стороной,

как проходит

косой дождь.

Это четверостишье, повторяю, не вошло ни в одно из законченных стихотворений, сохранилось в записных книжках и в одной из статей 1928 г. ("Письмо Равича и Равичу" ). Там оно приведено со знаками препинания и с такой припиской: "Одному из своих неуклюжих бегемотов-стихов я приделал такой райский хвостик (приводится это четверостишие. - B.C.). Несмотря на всю романсовую чувствительность (публика хватается за платки), я эти красивые, подмоченные дождём перышки вырвал"...

Есть бравада в этом утверждении. Мысль, "романсово" выраженная в нём, преследовала поэта на протяжении многих лет и, более того, отголоски этой строфы чуткое ухо услышит и в раннем Маяковском, начиная с "Облака в штанах", и в трагической незавершённости последних его стихотворений, печатающихся иногда в сборниках как "Неоконченное". И Любимов с дружиной были абсолютно правы, сделав этот нервный стих одним из ключевых в спектакле.