Исидор Шток - Премьера

Ему было не все равно. Он ее любил еще больше, чем раньше, он ее обожал и думал все время только о ней. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Все эти годы только о ней и ни о ком больше. Она недостойна моей любви? Дурак ты, идиот, недоносок, что ты знаешь о любви! Если я ее люблю, мне лучше знать, достойна она или нет. Слушай, дурачок!

И он мне прочитал стихотворение об их первой встрече. Потом другое, о том, как они жили у моря и как они были частью этого моря. Потом еще одно, потом еще, еще, еще…

Ах, почему у меня не было магнитофона, и я не знаю стенографии, и нет у меня листов бумаги с этими стихами. Может быть, их и не существует нигде больше. Он их порвал, уничтожил, не хотел, чтоб кто-нибудь другой читал их. И ей было не нужно. Никому не нужные стихи. Как бы жадно читали их сегодня молодые и старые люди, переписывали в свои тетрадки, декламировали с эстрады, шептали бы своим возлюбленным.

Поверьте мне, ну поверьте, пожалуйста, это были изумительные стихи. Это была музыка. Это была прозрачность и природа. И ничего не осталось. Ни строчки, ни слова. Они были писаны любовью и кровью, недаром эти два слова рифмуют поэты с тех пор, как эти слова появились. Я не просил его читать, он сам это делал.

Если бы та, которой посвящались эти стихи, была здесь третьей в купе, слышала их, если бы взглянула на поэта… Да она бы пешком, босиком, в чем есть прибежала за ним. Ни одной секунды не раздумывая она бросила бы своего полярника, бросила весь мир и прижалась к этому несчастному, брошенному, несправедливо и горько обманутому человеку. И была бы счастлива, так счастлива, как может быть счастлива женщина, которой посвящают такие слова… Но ее не было с нами.

И я не выдержал, прервал моего друга. Я сказал, что все еще переменится, они снова встретятся и будут вместе, следует только поверить в это. А если уж не будет, то ведь он еще так молод, а вокруг столько прекрасных женщин, он еще полюбит и его полюбят, и эта любовь будет верная, крепкая, настоящая, взаимная.

– Слушай, старик, – сказал он очень серьезно. – Слушай и запоминай, потому что мы с тобой никогда больше не вернемся к этому разговору. Я никогда не полюблю другую женщину, никогда. Это невозможно, это исключено. Об этом я тоже написал. Слушай.

И он читал стихи о женщинах, которых никогда не полюбит.

А я стал ругать Татьяну, чтоб хоть немного успокоить его.

Тогда он выругал меня. По-черному, по-солдатски, по-мужицкому.

– Никогда не говори так о ней. Слышишь?

И он дал мне урок рыцарского, нежного отношения влюбленного мужчины в женщину, которая не любит его. Урок, который я никогда не забуду.

– Она же не виновата. В этом никто не виноват. А я… я благословляю минуты, когда встретил ее, когда был с ней, когда держал ее в объятиях… Как люди верили в бога, так я верю в нее. Когда увидишь ее – скажи: Ярослав тебя любит. Больше ничего не говори.

Никто ему сейчас не мешал читать стихи, мне слушать их. До нас не было дела никому. Как в сказочном корабле-самолете, мы оторвались от земли, удалились от людей.

И люди нам отомстили.

А впрочем, при чем тут люди? Это были не люди, это были враги людей.

На перегоне между станциями Лоухи и Полярным кругом на наш поезд налетели шестнадцать «юнкерсов» в сопровождении пятнадцати «мессершмиттов». «Юнкерсы» бомбили, «мессершмитты» их охраняли.

Бомбардировщики волнами налетали на поезд, пикировали низко-низко и бросали фугасные и зажигательные бомбы.

Поезд остановился.

Паровоз начал издавать продолжительные гудки воздушной тревоги. К первому и к последнему вагонам поезда были прицеплены открытые платформы с зенитными пушками и пулеметами. У орудий стояли девочки-зенитчицы, добровольцы, которыми командовал ефрейтор-комендор. Зенитчицы были очень молоды, лет по семнадцать. На стриженых их волосах лихо заломлены набок пилотки. Гимнастерки расстегнуты, было очень жарко. Зенитчицы вели прицельный и заградительный огонь. Немецкие самолеты не обращали на него внимания.

Несколько бомб попало в поезд. Прямое попадание в почтовый вагон, из которого стали лететь горящие бумаги: ценные облигации и деньги. Еще одна фугаска попала в вагон, там везли заключенных. Они ехали в заполярный лагерь.

Мы – пассажиры поезда – побежали в лесок, в полукилометре от насыпи. Самолеты бросали бомбы и в лесок. Там мы лежали под кустами и смотрели в небо и видели, как черные бочки отделяются от самолетов и летят прямо на нас. А земля вздрагивала от каждого разрыва.